В конце концов он оставил всякие попытки уснуть и попытался утопить скверное настроение и сексуальную неудовлетворенность в выпивке, однако в результате лишь наградил себя чудовищным похмельем. Сейчас голова нещадно гудела в такт пульсирующей боли в руке. Это ныла рана, которую ему нанес этот подонок Джин Уиллис.
– Вид у тебя, конечно, аховый, – заметил Гиффорд. Его голос утратил былую враждебность. Более того, в нем слышалась неподдельная озабоченность. Заметил старик и темные круги, залегшие под глазами внучки. – Неважно ты, детка, выглядишь, скажу я тебе.
– Может, они ночью черт знает чем занимались, – с усмешкой предположил Пеппер, от которого не ускользнуло мрачное выражение лиц Серены и Лаки. Гиффорд, глядя на них, задумчиво поднял седые кустистые брови.
Стоило ей вспомнить о том, что едва не произошло между ними минувшей ночью, как Серена почувствовала, что краснеет. И наверняка произошло бы, если бы не милость всевышнего и не «смит-и-вессон». Не посмотри она тогда на пистолет, вряд ли увидела бы раненую руку Лаки и не сразу бы вернулась в реальность. И тогда точно произошло бы то, отчего по праву следует густо краснеть. Стыдливо опустив голову, она обошла деда и поднялась по лестнице на галерею.
– Я бы выпила кофе. Ты по-прежнему варишь хороший крепкий кофе, Пеппер?
– Черный, как душа дьявола, и такой крепкий, что от него закудрявятся твои шикарные волосы, красавица, – ответил, сверкнув зубами, Пеппер.
– Звучит божественно, – отозвалась Серена, открывая входную дверь.
Гиффорд остался сидеть на ступеньке.
– Ну, что скажешь, Лаки? – спросил он. – Чем ты там занимался с моей девчушкой?
Лаки сдвинул на лоб солнечные очки и ответил ему колючим взглядом.
– Какое тебе до этого дело, старик? Ты ведь только и делаешь, что подначиваешь ее, а вчера едва не оставил ночевать под открытым небом.
– У меня были на то свои причины.
– Причины вроде тех, из-за которых ты торчишь здесь? – спросил Лаки и, покачав головой, добавил: – Да ладно тебе, не будь ты к ней таким строгим. Она ведь снова к тебе приехала, верно?
– Верно, приехала. Но, как приехала, так и уедет, – ответил Гиффорд. – Один шанс я ей дам. Ей же все равно, что тут у нас происходит. Никакого уважения к семье и нашим традициям.
– Интересно ты учишь ее уважению, – усмехнулся Лаки. – Предлагаешь ночевать возле болота под открытым небом. Тоже мне, любящий дед!
При одной только мысли о том, что Гиффорду известно о страхах Серены, Лаки неожиданно для себя разозлился. А снисходительный тон старика еще больше вывел его из себя. Лаки чертыхнулся, бросил окурок на землю и раздраженно затушил подошвой ботинка.
– Зря я тогда не послал вас всех подальше. Надоело слушать ваши препирательства. Мне ни к чему лишняя головная боль.
– Я слышал, что у тебя, братец, неприятности с Перре и этим уродом Уиллисом, – вступил в разговор Пеппер, покачиваясь на задних ножках садового кресла. На черном лице его глаза поблескивали, как два крупных аквамарина.
– Откуда ты знаешь? – нахмурился Лаки.
– Как откуда? Собственными ушами слышал. – Чернокожий старик усмехнулся собственной шутке, не обращая внимания на колючий взгляд собеседника.
– Ты бы лучше держал свои уши подальше от таких дел, а то их тебе, того гляди, отстрелят…
Не успел он договорить фразу, как дверь распахнулась, сопровождаемая хлопком, похожим на выстрел из игрушечного ружья. Серена прошла по небольшой галерее, пытаясь сосредоточить внимание на чашке кофе, над которой поднимался парок, а не на разговоре, который она слышала, пока была в комнате.
– Может, ты объяснишь нам всем, что происходит, Гиффорд? – спросила она, осторожно опускаясь на верхнюю ступеньку лестницы.
Дед посмотрел на нее и нахмурился.
– Ты кто такая, иностранный корреспондент, что ли? Ждешь, чтобы я дал тебе новую информацию? Не дождешься.
Серена шумно вдохнула. Она ощущала себя совершенно разбитой и не могла бы точно сказать, хватит ли у нее сил даже на то, чтобы поднести к губам этот дивный эликсир, который Пеппер готовил под видом кофе.
– Гиффорд, прошу тебя, ты уже достаточно ясно выразил свое мнение о моей жизни. Да, верно, я живу далеко от этих мест. Живу в большом городе. Но, знаешь, я не одна такая. Люди вырастают, переезжают, начинают новую жизнь…
– Тебе наплевать на семейные традиции!
– То есть я не раб привычек и традиций, ты это хочешь сказать? Я с большим уважением, я бы даже сказала с любовью, отношусь к истории Шансон-дю-Терр, но управлять плантацией в мои планы не входит. Вот Шелби, в отличие от меня, всегда хотела жить в родовом гнезде и продолжать традиции нашего рода. Моя карьера делается в другом месте. Но это вовсе не значит, что Шансон-дю-Терр или ты, Гиффорд, мне безразличны. Я люблю и тебя, и нашу дорогую плантацию, – сказала она совершенно искренне. – Ты этого признания от меня ждал? Ну, что, теперь ты доволен?
– Едва ли, – проворчал старик. И все же он сделал шаг вперед и сел с ней рядом. – Если тебе не безразлично наше поместье, дело никогда не дошло бы до этого.
– Что значит «этого»? Что ты имеешь в виду? Что происходит? Расскажи!