Девушка лучшего друга

Ночь. Пробивающийся сквозь неплотно задернутые шторы лунный свет. Тени, отражающиеся на стене. Опутавшая меня своими крепкими объятьями бессонница. И раздающиеся набатом в чугунной голове фразы.

«Татушку с ребер не свела?».

«Нет».

«И я не свел».

Пальцы сами отодвигают край легкой шелковой рубашки глубокого темно-фиолетового цвета и скользят вверх по коже, пока не добираются до нужного места. Гладят символичную для нас с Громовым надпись и замирают, слегка подрагивая.

– Ты в моем сердце. Ты до сих пор в моем сердце, Тимур.

И я не знаю, что с этим делать. По-хорошему нужно перевернуть страницу, двигаться дальше и даже не думать о том, чтобы вернуться к тому, кто однажды оставил. Ушел без объяснений и заставил захлебываться безответными, как мне тогда казалось, чувствами в одиночку. А никак не перечитывать в сотый раз вывернувшее душу наизнанку обещание.

«Я тебя обязательно верну. Слышишь?».

Тихо выдохнув, я переворачиваюсь на живот и утыкаюсь лицом в подушку. Только вот перед глазами все равно проносятся невероятно яркие образы, которые я не могу вытравить из своего сознания. Я помню, какими нежными могут быть ладони Громова, какими заботливыми – прикосновения. И я совершенно точно не смогу забыть, какими жадными – губы.

 Я знаю, что веду себя, как глупая девчонка без царя в голове. Зачем-то откладываю неизбежный разговор с Шиловым и продолжаю бесполезные приготовления к нужной только нашим родителям и Кириллу свадьбе. Но собраться с духом и оборвать все разом я пока не могу.

Как снова довериться и открыться Тимуру после месяцев апатии, хандры и болезненного принятия собственной никчемности?

Одолеваемая неразрешимыми противоречиями, я так и не засыпаю. Выматываю себя до состояния свежеподнятого зомби с ближайшего кладбища и пью чернильно-черный американо кружка за кружкой. Так что спустя три блеклых мучительных часа по моим венам течет уже не кровь, но кофе.

– Славочка, доброе утро, – мое уютное одиночество прерывается ранним телефонным звонком от организатора Татьяны и скучным перечислением не вызывающих ажиотажа блюд: – так, мы с Еленой Евгеньевной остановились на плато из мясных деликатесов, ассорти из рыбных деликатесов, рулетиках из лаваша с курицей, печеным перцем и мягким сыром. Креветки тигровые в сливочном муссе брать?

– Берите, – флегматично пожимаю плечами я, как будто собеседница может сейчас видеть недовольную меня и мою кислую физиономию.

– Отлично, – я слышу, как на том конце провода бодро шелестят листы объемного меню, и почти уже собираюсь повесить трубку, но относящаяся ответственно к своей работе женщина меня опережает. – Идем дальше. Курица, фаршированная блинами и паштетом, или утка медовая с яблоками в апельсиновом маринаде?

Курица с паштетом. Желательно, у кого-нибудь на лбу.

– Позвоните Кириллу, Татьяна. Пусть сам выбирает.

Перебиваю нанятую женихом распорядительницу и с легкостью могу пощупать ее неодобрение, протянувшееся сквозь несколько десятков разделяющих нас километров.

– Славочка, при всем моем уважении…

– До свидания, Татьяна.

Я разрываю соединение и бросаю телефон на кухонный столик, игнорируя практически мгновенно раздающуюся трель. Выскальзываю в коридор, прячусь в ванной и забираюсь под струи невыносимо горячего душа, который должен меня согреть.

Я ожесточенно тру мочалкой озябшее тело, вбиваю в кожу запах земляники и мечтаю о том, чтобы махнуть на необитаемый остров. Где будет солнце, пальмы и шум прибоя и куда не долетит сигнал мобильного оператора.

Покончив с водными процедурами, я долго и тщательно накладываю макияж, стараясь замаскировать залегшие под глазами серо-синие круги. Убеждаюсь, что мне удалось перейти из разряда «свежеподнятый зомби» в разряд «вполне себе бодрый зомби» и только потом спускаюсь к заждавшейся меня на парковке Полине.

– Отвратительно выглядишь, Аверина.

– Ты тоже, Панина.

Обмениваемся с подругой взаимными комплиментами, пока я размещаюсь на пассажирском сидении, и синхронно смеемся. Вид у прокурорской дочки сегодня, действительно, не такой блистательный и безупречный, как всегда. Отчего мне хочется пригладить ее растрепавшиеся волосы, убрать напряжение и какую-то усталую обреченность из ее красивых омутов и замазать бальзамом небольшие трещинки, разрезающие пухлые губы.

– Есть что-то, о чем мне стоит спросить?

– Нет, – хмыкает Поля и пытается скрыться за маской хладнокровной стервы, только на этот раз ее внутренняя хрупкая девочка прорывается наружу. – Когда гонишь прошлое через дверь, а оно все равно возвращается через окно…

Больше Панина ничего не говорит, сколько ее ни пытай: она и так превысила лимиты не свойственной ей откровенности. Так что мне приходится прекратить допрос и уткнуться носом в стекло, за которым жизнь течет своим чередом.