Девушка-Луна. Афористический роман-трилогия

Уходит род и приходит, а земля остаётся навек.
Всходит солнце, и заходит солнце и на место своё поспешает.
Всё одна маята, и никто рассказать не умеет.
Глядят и не пресытятся очи.
Слушают и не переполнятся уши.
Что было, то будет.
И нет ничего нового под солнцем.
Бывает, скажет о чём-то: «Смотри – это новость».
А это уже было. Века, что прошли до нас.

Арна, глядя на иерусалимского поэта, произнёс:

– Ничего нового и не должно быть. То, что Истина, то не ново. А что ново, то не Истина. Если придёт что-то новое, оно отнимет Истину.

– Твоими устами говорит Бог. Значит, ты можешь что-то объяснить? – с удивлением спросил Экклезиаст.

– Я постараюсь, – сказал Арна, – сначала надо понять, что жизнь – это не сад, где растут только вкусные яблоки. Чем хуже думает человек об окружающем мире, тем хуже для него он становится, потому что судьба – это характер человека. Сначала безрадостная реальность зарождается в его сознании, а потом становится судьбой. Печаль не должна переходить в сокрушение. Чем больше он думает о себе, тем больше он несчастен. Отчаяние приводит к тому, что не надо ничего делать. Значит, чтобы изменить его судьбу, надо изменить его мысли. А помнить о неприятностях – это растить плохой сад. Надо постараться найти не засорённое мусором личных неудач восприятие жизни.

– Жизнь гонит нас, словно ветер, и бросает, словно листья в пруд, – с горечью произнёс Экклезиаст.

– Лучше быть гонимым, чем гонителем, – продолжил Арна. – Силён тот, кто испытал отчаянье и победил его. Самый плохой вид малодушия – это жалость к самому себе. Воля не должна считать никакую ситуацию неразрешимой.

Даже великий ум погибнет, если за ним не будет сильной воли.

Нелегко томиться, неважны дела

,Когда есть у птицы сильные крыла.
Кто придумал волю прятать под замок
В одиноком поле посреди дорог?
А была бы клетка послабей крыла,
Так рванула б птица, только б и была.
Только вот такую больше не словить.
Волю больше жизни можно полюбить.
Но ещё немного потерпи, браток,
И гуляй по свету, словно ветерок,
Ты в объятьях неба, сизый голубок.
Затерялась воля посреди дорог.

– Значит, вы осуждаете мою поэзию? – как-то робко спросил Экклезиаст.

– Ни в коем случае, – возразил Арна. – Поэта можно судить только по законам его любви. Поэт ничего не должен объяснять, он должен только создавать мифы.

Эти слова ободрили Экклезиаста. Иерусалимский поэт напоминал розу без шипов. Он был очень чутким и ранимым. И, посмотрев куда-то вдаль мимо Арна, задумчиво продолжил:

Построил себе прекрасные дома.
Посадил виноградники, цветники, сады, среда
Которых били фонтаны.
Накупил себе рабов, наложниц,
Окружил себя певцами и певицами.
Глаза день и ночь радовали сокровища.
Ни в чём, что очи мои просили, я не отказывал.

Ни от какой радости не удерживал сердце.

Но оглянулся я на дела свои, что сделали руки мои.
И на труды, которыми трудился.
И вот, всё суета и погоня за ветром.

– А я люблю гнаться за ветром. Он меня догоняет, а я его! – воскликнул Арна и продолжил уже серьёзней, – надо не горевать о том, чего нет, а радоваться тому, что есть.

– Почему страдают невинные? – загрустил Экклезиаст.

– Потому что не всё можно объяснить одним воздаянием. Все пути Творца ведут к одной цели, на благо Мира.

– Мне часто снится сон, – жаловался Экклезиаст, – что я нахожусь у вершины, но ни подняться, ни спуститься не могу.