Девушка-мечта

— Всё, прошла любовь? Осколки разбитого сердца, наконец, остыли? — издевательски поинтересовалась она.

Парень поднялся на ноги, вытер лицо рукавом, подошёл вплотную к своей возлюбленной и поцеловал, при этом сжав в объятиях так, чтобы не смогла увернуться.

В конце концов, не бывает каменных девушек, даже если они притворяются таковыми.

— Проверка пройдена? — спросил Ян, переводя дыхание.

— Только первая, — многообещающе ответила Параскева.

Ян улыбнулся и ещё раз поцеловал Парашу. Но на этот раз насладиться близостью не удалось: за верхнюю губу больно укусили.

— Ай! Ты чего? — воскликнул он.

— Ты ждёшь, пока я загнусь от голода и холода?

И Параскеву бережно усадили обратно в салон автомобиля.

Яну нестерпимо хотелось узнать, что подвигло Парашу уволиться с работы и уйти в монастырь. Не могла она оставить прежнюю жизнь из-за одной только путаницы в голове. Ещё хотелось бы узнать, за какие прегрешения могли попросить покинуть монастырь? Точнее, чем было вызвано Парашино сквернословие?

— Что случилось после свадьбы? — спросил Ян.

— Тоня выбила Антону коленную чашечку, его увезли на скорой. Свекровь запретила сестре общаться со мной, и та послушалась.

— И всё из-за меня… — повинился парень.

— Ты был только поводом. Просто я… — Параша сделала глубокий вдох. — Я заботилась о сестре больше, чем о себе, а теперь меня словно выбросили на помойку.

— Зачем ты вообще взялась помогать сестре с этим… — Ян не стал заканчивать предложение, и без слов было ясно, что он думает об Антоне.

— Да Тонька залетела, руки на себя наложить грозилась, говорила, что, либо с ним, либо в гроб.

— Дура! — вырвалось у Яна, но он тут же опомнился. — Извини…

— Да нет, мы обе дуры, — пожала плечами Параша. Вдруг она громко всхлипнула и завыла. Истерика накатила с такой силой, что сдерживать её было бессмысленно.

Яну пришлось снова притормозить на обочине. Он привлёк Парашу к себе и обнял.

— Давай, я не буду ничего тебе обещать, ладно? Мы просто вернёмся домой и впредь будем делиться друг с другом важными вещами.

— Угу… — кивнула она.

— Вот и хорошо. А сейчас нам нужно успокоиться, перекусить и выспаться. Через сорок километров будет мотель, там и переночуем.

— Я ещё не всё тебе рассказала… — гнусавым из-за заложенного носа голосом сказала Параша. — В общаге меня чуть не изнасиловали. Вскрыли замок на двери, накинули пакет на голову и…

— Так почему ты не заявила?! — ошеломлённо воскликнул Ян.

— Сам-то как думаешь? Да после этого инцидента меня бы не то что на службу — вообще никуда работать не взяли бы! Тем более, один из нападавших — генеральский сынок, его по-любому бы отмазали.

— Как ты… Что они тебе сделали?

— Ну, дали под дых да порвали одежду. Одному я расквасила нос пяткой, второму дала по яйцам. Вот и пришлось уволиться одним днём, без отработки.

— Ну ты же понимаешь, что зло должно быть наказуемо? — не унимался Ян.

— Да, только не в ущерб себе.

— Ты планируешь снова вернуться к работе?

— Да не знаю я… — снова пустила слезу она.

— Ну-ну, всё наладится, — погладил её по голове Ян.

— Угу… — снова отозвалась она и прыснула со смеху.

— Что смешного?

— Да баба эта жирная вспомнилась.

— Какая баба? — не понял Ян.

— Ну, монашка, схима, которая меня выгнала.

— Кстати, хотел спросить, чего вы там не поделили?

— Да мне, короче, во время месячных запретили ходить в храм. Я им: так у нас же не средневековье, я прокладку надела; а они мне: мол, чти закон господень, трудница.

Ян рассмеялся.

— Вот и я не поняла, что за х*ета. Я, блин, выучила аж две молитвы! Об них, между прочим, можно язык сломать!

— В общем, религия не для тебя, — резюмировал парень.

— Это ещё что! Любые удовольствия у них презираются. Хавчик — варёная картоха с хлебом, завтрак — каша на воде без сахара. Пи*дец, как будто добровольные изгнанники в ад! Да лучше бы, вон, волонтёрами подрабатывали, чем креститься да кланяться круглые сутки.

— Так кого ты там обматерила, что при упоминании о тебе люди чуть ли не в обморок падают?

— Ну, я тут как-то ночью решила прогуляться по монастырю. Темнота, мистика и всё такое. Ещё жрать хотелось так, что желудок в узел завернулся. Я и свернула в трапезную, а оттуда… В общем, наша главная святоша там грех на душу принимала, хавала за себя и за того парня, да ещё и постанывала. То-то я думала: как можно было так распухнуть на хлебе с отрубями и картохе?

— И она тебя заметила?

— Я сама заметилась! — гордо задрала нос Параша. — Захожу такая и говорю: «Оппачки! Ночной дожор!» Монашка эта рукавом колбаску такая прикрывает, типа мне поблазнилось. А запах на всю кухню. Как это так: ей можно, а мне нельзя, получается? Ну, я не растерялась, слямзила пару бутеров, компотом запила и пошла к себе. Утром, на службе, в красках рассказала людям о несправедливости монашеской жизни. Кстати, ты знаешь, почему попов называют попами?

— Нет, — ответил Ян.