Девушка моего друга (сборник)

И мы, обжигаясь, пьем горячий чай, и тетя Катя начинает неторопливо расспрашивать Валюшку о ее родителях и родственниках, хотя я ей уже говорил, что родители у Вали — сельские учителя, живут в глухой деревушке, далеко даже от районного центра, что в городе у Валюшки никаких родственников нет.

Затем тетя Катя начинает говорить сама, вспоминает, как я был маленьким, как- озорничал. Она даже вытаскивает из шкафа старые фотографии и раскладывает их перед Валюшкой.

Я понимаю, что Валюшка ей понравилась.

А потом тетя Катя вдруг начинает собираться к своей подруге, к которой давно обещала зайти.

— Хорошо, что вы тут, — говорит она Вале. — Все ему одному не сидеть... Забыла я из-за него про все свои обещания...

Она надевает пальто и уходит.

Несколько минут после ее ухода мы сидим неподвижно, точно боимся, что тетя Катя что-нибудь забыла и вот-вот вернется. Но она не возвращается.

Я смотрю в Валюшкины глаза. Они ясные-ясные, счастливые-счастливые. И вовсе никакой в них нет грусти.

Ошибаются все, когда говорят, что они грустные.

Разве кто-нибудь понимает в Валюшкиных глазах больше, чем я?

Мы снова целуемся и до__ прихода тети Кати мало что говорим в этот вечер.

4

Когда лежишь целыми днями в постели, чего только не передумаешь! Читать- в конце концов устаешь, радио слушать надоедает, и остается только, закрыв книгу и выключив радио, думать. Это не надоедает. От этого не устаешь.

Иногда я думаю о том, как мы с Валюшкой будем жить в своей комнате. Можно, кажется, просто поглупеть от того счастья, которое я себе представляю в эти минуты. Подумать только: пришел с работы, помылся, и до самого утра можно не расставаться! Можно без конца смотреть, как она ходит по комнате, занимается, шьет что-нибудь. Можно сколько хочешь целоваться и не оглядываться при этом по сторонам, не бояться, что вот-вот без стука откроется дверь и кто-то войдет. Можно даже, черт возьми, просто запереть дверь на крючок и не впускать к себе никого, если вдруг попадутся назойливые соседи.

Ей-богу, люди, которые живут со своими любимыми в отдельных комнатах, должны быть счастливы уже только оттого, что они вдвоем и могут ни на кого не оглядываться. Мне очень жалко тех, кто не ценит этого.

А до чего хорошо будет у нас в комнате! Мы купим только самое необходимое, самое нужное. И никакого барахла! Тахту, хельгу, стол и стулья. Все! Книжную полку я сколочу сам. Ну, может, еще шезлонг. Нужен — разложил его, не нужен — убрал. И ничего больше! Чтоб в комнате было просторно! Чтоб воздуху, было много! Чтоб было где потанцевать, когда придут ребята! Они ведь обязательно будут приходить к нам.

Ребята... Сейчас даже как-то странно, что год назад я никого из них не знал. Даже не знал, что они существуют. Служил в армии, чистил свою «мортиру», как старшина называл наше орудие, а монтажников-высот- ников видел только в кино. И, если бы я после демобилизации не поссорился с отчимом и не хлопнул дверью, может, до сих пор я не знал бы наших ребят. Но я поссорился. И хлопнул. И уехал. И ни капельки не жалею об этом. Противно жить рядом с человеком, который делает подлости и еще говорит, что делает их ради тебя.

Впрочем, ладно! Шут с ним, с отчимом! Не хочется о нем вспоминать. Наверняка никогда в жизни больше таких не встречу!

Ребятам я до сих пор еще не рассказывал о нем. Да они ни о чем и не расспрашивали. Пришел в бригад у — и ладно. Работай себе на здоровье. Ксеня только один поинтересовался, кто у меня отец, кто мать.

Я ответил, что отца нет, мать учительница, и замолчал.

Он больше и не спрашивал ничего.

В бригаде тогда было десять человек, и бригадирствовал не Ксеня, а спокойный, неторопливый Андрей Салеев. Ксеня был его заместителем. Потом Андрея перевели в другую бригаду, где бригадира выгнали за пьянку. Ксеня стал нашим начальником, а в заместители себе выбрал Михаила Кельбу — такого же спокойного и немногословного, как Андрей Салеев.

Кельба — сибиряк, много лет прожил в Тобольске и до сих пор считает, что зимой красивей Тобольска города нет.

Среди нас всех Кельба— самый «старый». Ему уже стукнуло двадцать шесть, у него жена и даже дочка.

Из-за жены-то он и приехал в наш город из своего Тобольска.

У тещи здесь просторный собственный дом, и, хотя Кельба ее не очень любит, а теща его и вовсе не любит, жить приходится у нее. Больше негде.

Все остальные наши ребята моложе. Ксене и мне— по двадцать два. Двоим — по двадцать четыре, одном у— двадцать, а Володька Красулин и Лешка Шаповалов— вообще младенцы. Им исполнилось по восемнадцати, и только осенью их должны призывать в армию.

Бригада наша самая молодежная на стройке. Держимся мы всегда вместе, на вечера в клуб строителей приходим гурьбой, и у девчат нашей стройки считается шиком дружить с кем-нибудь из «чагинской» бригады.

Так нередко называют нас по фамилии бригадира— Ксени Чагина.

На стройке ходит немало всяких легенд про нашу бригаду. Они стали появляться после того, как однажды,

во время дежурства дружины строителей в парке,

мы поймали матерого бандюгу с двумя финками и кастетом.