Девушка напротив

Рут сидела на складном кресле — одном из тех, что шли в комплекте с карточным столом, стоявшим в подвале. Она сидела спиной ко мне и курила. На полу валялось множество окурков — видимо, Рут сидела здесь уже долго.

Мальчиков не было.

Мэг стояла перед ней в вычурном желтом платье, не из тех, в котором ее можно представить. Наверняка оно принадлежало Рут. Оно было старое и не слишком чистое. С широкими рукавами и плиссированной юбкой, обнажающими руки и ноги.

Рут была облачена в нечто подобное, сине-зеленое, но попроще —менее броское и без излишеств.

За запахом сигарет я унюхал камфару. Нафталин.

Рут говорила без умолку.

С первого взгляда можно было решить, что перед вами две сестры, примерно одного веса, хотя Рут была выше и худощавей, волосы обеих были немного засаленные, и обе одеты в старые вонючие платья, будто примеряли наряды на вечеринку.

Разве что Рут сидела и курила.

В то время как Мэг стояла, прислонившись к одной из подпорок, ее руки были крепко связаны за спиной. Ноги тоже связаны.

Кляп был на месте. Но повязку с глаз сняли.

— Когда я была девушкой, как ты, — говорила Рут, — я искала Бога. Я ходила во все церкви в городе. В баптистскую, в лютеранскую, епископальную, в методистскую. В какую угодно. Даже на новенны у Святого Матвея, сидела там на балконе, возле органа. Это было до того, как я поняла, что такое женщина. И ты знаешь, кто мне это открыл? Моя мать. Конечно, она об этом не знала. Не знала, что учит меня, как я сейчас учу тебя. Я сама это видела. Знай — они, мои родители, дали мне все — все, чего только может пожелать молодая девушка, у меня было все. Не считая колледжа, конечно — но в те времена девушки не слишком часто шли в колледж. Но мой папа, земля ему пухом, работал не покладая рук, чтобы обеспечить нас с мамой, и у нас было все. Не то, что мой Уилли.

Она зажгла новый «Тарейон» от окурка прежнего, а окурок бросила на пол. И я подумал, что она меня не заметила, или ей было наплевать. Несмотря на то, что Мэг уставилась прямо на меня с каким-то странным выражением лица, и даже несмотря на то, что я по обыкновению нашумел, спускаясь по старой скрипучей лестнице, она не обернулась, не замолчала, даже когда прикуривала сигарету.

— Но папа пил, прямо как Уилли, и я многое слышала, — сказала она. — Слышала, как он приходил ночью, сразу шел к кровати и залезал на мать, как на кобылу. Слышала, как они сопели и пыхтели, как мать причитала, слышала какие-то шлепки время от времени — короче, все как у Уилли. А все потому, что женщины повторяют те же ошибки, что делали их матери — всегда уступают мужикам. За мной тоже была такая слабость, вот и осталась голодать с этой оравой. Не могу работать как раньше, во время войны. Теперь все места заняты мужчинами. А мне детей нужно растить. Ну да, Уилли присылает чеки, но этого ни на что не хватает. Сама знаешь. Видишь? Твои чеки тоже не слишком помогают. Ты понимаешь, о чем я говорю? На тебе проклятье. И дело не в месячных. У тебя они даже хуже, чем у меня. Я даже запах чувствую, Мэгги! Тебя ждет та же судьба, что и меня, и мою мать — какой-нибудь ирландский сукин сын, который будет тебя избивать и трахать, и тебе это будет нравиться, ты жить без этого не сможешь, а потом — раз! — и его нет. Ебля. В ней вся проблема. Твоя теплая киска. Это и есть проклятие, понимаешь? Проклятие Евы. Вот она, твоя слабость. Вот тут мы и попадаемся на крючок. Женщина — ничто иное, кроме как шлюха и животное, вот что. Сама увидишь, и припомнишь мои слова. Тебе используют, оттрахают, да еще и накажут за это. Женщина — просто глупая шлюха с дыркой, и все. Я помогаю тебе, как могу. Пытаюсь выжечь это в тебе.

Она чиркнула спичкой.

— Видишь?

Спичка полетела прямо в желтое платьице Мэг, погасла на лету, и упала, задымившись. Рут зажгла другую.

— Видишь?

На этот раз она поднесла спичку поближе, и когда спичка стукнулась о платье, она все еще горела. Спичка застряла в складках. Мэг заерзала и стряхнула ее.

— Ты молодая, сильная, здоровая, и думаешь, что твой запах свеж и приятен. Но для меня ты воняешь горелым. Похотью. На тебе висит проклятье, Мэгги.

Там, куда попала спичка, осталось небольшое черное пятно. Мэг смотрела на меня, пытаясь издавать какие-то звуки сквозь кляп.

Рут уронила сигарету и подняла ногу, чтобы раздавить.

Она встала, наклонилась вперед и зажгла еще одну спичку. Комнату заполнил запах серы.

Она поднесла спичку к платью.

— Видишь? — сказала она. — Думаю, ты меня еще благодарить будешь.

Мэг извивалась, рвалась из пут. Ткань обуглилась, стала коричневой, почернела, но не загоралась.

Спичка догорела. Рут тряхнула ее и выбросила.

После чего зажгла еще одну.

И поднесла ее к тому же месту, которое уже обожгла. В ней было что-то от сумасшедшего ученого, увлеченного экспериментом, как в кино.

Запахло выглаженным бельем.

Мэг сопротивлялась. Рут схватилась за край платья и держала, пока оно не загорелось, а потом отпустила на ногу Мэг.

Я смотрел, как пополз тонкий язычок пламени.

Расширялся.