Девушка, не умеющая ненавидеть

Я не врач, не психиатр, я не знала, как правильно себя с ней вести, а потому действовала, как подсказывало мне сердце. Ухаживала за Ларой, говорила ей какие-то приятные вещи, рассказывала веселые истории из своей жизни или предлагала посмотреть комедию. Мистер Питкин и Паоло Веладжио стали на время пребывания в Переделкино нашими добрыми друзьями. Их легкие шутки и трюки вызывали у нас просто-таки гомерический (или истерический?) хохот.

Время от времени Лара вспоминала о моих проблемах, грубо высказывалась о моей сестре, строила планы по ее физическому уничтожению, причем говорила об этом с необычайной легкостью, словно отравление или удушение – дело обычное, даже скучное. Я понимала, что для нее лично это была своего рода терапия, что таким вот странным образом она, конечно же, «убивает» не мою сестру, а свою черную, ядовитую тоску. Отвлекается, одним словом, переключаясь на мои темы.

Думаю, что и я со стороны могла показаться Ларисе неврастеничкой. Часто плакала. Как будто бы без причины. Хотя на самом деле я смертельно тосковала по своему Грише. Вспоминала каждую минуту, проведенную с ним, пыталась «услышать» его голос и, закрыв глаза, представляла нашу долгожданную встречу. Но что я ему скажу, если мы с ним увидимся? Открою ему глаза на то, что он – муж моей родной сестры и потому мы не должны с ним быть вместе? Что я не хочу оставлять детей без отца и все такое?.. Или признаться ему в том, что в тюрьме я подурнела, почернела лицом, у меня выпали волосы, потускнели глаза, и я просто не могла предстать перед ним в таком виде? Он не поверит мне. Потому что он мужчина, и ему все эти причины отчасти могут показаться несерьезными отговорками или пустым кокетством, за которыми скрывается мое желание расстаться с ним. Или же он мог подумать, что я не вижу нашего с ним будущего, что разлюбила его, а передачки принимали просто, чтобы выжить. Что ж, это тоже правда. Деньги, посылки, присмотр охранниц помогли мне продержаться эти полтора года, остаться в живых.

Мы заперлись, спрятались в этом большом и теплом доме от зимы, ветра, мороза и снега, но взяли туда с собой все свои страхи, проблемы, переживания. Они то отступали от нас, то окружали дьявольским невидимым, но осязаемым тесным кольцом, хороводом теней прошлого.

Готовясь ко сну в нашу первую ночь в Переделкино, я переоделась в пижаму, набросила халат и вышла из отведенной мне спальни, чтобы пожелать спокойной ночи Ларе. Но я ее не нашла. Обошла весь дом, заглянула в каждую комнату, даже в кладовку – ее нигде не было.

Я распахивала по второму разу двери комнат и всякий раз ловила себя на том, что боюсь, неподготовленная, увидеть ухмыляющееся лицо Нины. Вот хоть и пообещала самой себе не думать плохо о Ларе, все равно подлые мысли вели к Нине, к их с Ларой заговору.

Но ни Нины, ни Лары в доме не было. Я оделась, взяла фонарь и вышла на крыльцо. Время было за полночь. От крыльца к калитке вели глубокие следы в снегу. Лара ушла. Или убежала.

– Вот дура! Куда ее понесло?

Из наших дневных разговоров я поняла, что соседей она не знает, но рада тому, что они вообще есть, что не так страшно находиться в поселке, когда поблизости есть «живые люди». Но вряд ли она отправилась к соседям. Я, проваливаясь в снег, отправилась по следам на поиски моей подруги. Было тихо, безветренно, но холодно, мороз щипал щеки. Я не помню, сколько прошла, то и дело сворачивая в какие-то заснеженные, хотя и хорошо освещенные уличными фонарями переулки, улочки, пока не увидела большой темный куль в сугробе – застывшую человеческую фигуру.

– Лара, дорогая, ну разве так можно?! – Я схватила ее за плечи, попыталась поднять из сугроба.

Она смотрела куда-то сквозь меня, по щекам ее катились слезы.

– Ты куда собралась на ночь глядя? Чего ты боишься? Ну-ка, поднимайся скорее, застудишь себе все, деток не будет! Давай-ка, моя хорошая, вставай, обопрись на меня, пойдем домой… Ночь, зима, мороз, разве так можно?

Она встала, послушная, безвольная, как лунатик, и пошла, пошла со мной, и я крепко держала ее за плечи.

Это была болезнь, вне сякого сомнения. И, к сожалению, не лунатизм. А что-то посерьезнее, типа затянувшегося раскаяния, отравленного страхом.

Потом было горячее вино, посиделки возле камина до глубокой ночи, разговоры обо всем и ни о чем, и все это на фоне тихого и ненавязчивого, как воздух, джаза.

И ни слова, как всегда, об убитом старике.

15. Григорий. Январь 2015 г.

– Я связался со своими друзьями в Москве, – говорил Дворкин возбужденно, блестя глазами. Он даже не представлял себе, как в ту минуту он рос в моих глазах. Я, подсадив его на мои проблемы, как на наркотик, эгоистично пользовался этой его зависимостью, и теперь пожинал плоды его кропотливой и непрекращающейся работы. – И они нашли эту женщину Марию Иванову, вот откуда мне известен фактический адрес ее проживания.