Я смотрю на Эллиота, и он мне незаметно подмигивает. Официантка ставит поднос на стойку и возвращается на кухню.
– Готова? – тихо спрашивает Эллиот, когда мы поворачиваемся, чтобы взять стаканы.
– Готова, – шепчу я.
Мы берем коктейли, разворачиваемся и выливаем их на Меган и Олли. Если бы на Олимпийских играх соревновались в синхронном выплескивании коктейлей, нам бы присудили золото. Меган с Олли стоят, открыв рты от изумления, а по их лицам стекает коричневая молочная жижа.
– А вот сейчас, – обращается Эллиот к Олли, – самое время делать селфи. Думаю, нам пора, – добавляет он, повернувшись ко мне.
– Ага.
Но перед тем, как уйти, я наклоняюсь к Меган и шепчу:
– Ты – посредственность, и не я одна так считаю.
Потом мы с Эллиотом разворачиваемся и бежим из кафе.
Мы замедляемся только у железнодорожной станции. Я останавливаюсь, хватаюсь за бок и пытаюсь восстановить дыхание.
– С ума сойти! Это было эпично! – вырывается у Эллиота. – Мои самые смелые планы мести и близко не стояли.
– Ты придумываешь планы мести?
– Еще бы, но до такого я раньше не додумался.
Внезапно Эллиот мрачнеет.
– Что с тобой?
– Я совсем забыл, что ушел из дома. – Наши взгляды обращаются к бездомному, спящему у входа на станцию. Его одежда и лицо дочерна испачканы в грязи.
– Я не позволю тебе спать на улице. Ты пойдешь ко мне. Уверена, что мама с папой не будут против, если ты переночуешь у нас. Они только вчера говорили, как соскучились по тебе.
– Правда?
– Да. А потом убедим моего папу поговорить с твоими родителями. Ты знаешь, как он справляется с критическими ситуациями. Он все уладит.
Папа действительно знает, как все уладить. Когда мы приходим домой и рассказываем, что произошло, он разрешает Эллиоту жить у нас столько, сколько понадобится, а потом идет к его родителям. Оказывается, мама Эллиота места себе не находила, прочитав прощальную записку сына (как я поняла, записка была не меньше пяти страниц А4, так что правильнее будет сказать «прощальное эссе») и обещала серьезно поговорить с мужем, когда тот вернется с работы.
Весь вечер мы едим пиццу и смотрим старые серии «Друзей». Каждые несколько минут кто-нибудь шепчет «С ума сойти, молочные коктейли!», и мы сдавленно хихикаем. Как приятно снова вернуться в такую нормальную жизнь. Но все же я чувствую, что в глубине души затаилась ноющая грусть, которую не заглушит никакое количество пиццы и смеха.
Около восьми заходит отец Эллиота и предлагает ему поговорить. Пока они беседуют на кухне, я жду в гостиной. Но громких голосов не доносится, и они даже один раз смеются. Наконец выходит Эллиот, взволнованно улыбаясь.
– Я возвращаюсь домой, – шепчет он. – Папа сказал, что я могу оставить себе ноутбук и телефон.
– А что насчет?.. – Я намекающе смотрю на Эллиота.
– Похоже, папа решил обратиться за «консультацией», – Эллиот изображает кавычки. – Чтобы ему помогли примериться с моими «предпочтениями».
– Ого, он и впрямь старается.
Эллиот смеется.
– Да, очень старается! – Он сжимает меня в объятьях. – Люблю тебя, Пен.
– И я тебя люблю.
Попрощавшись с Эллиотом, я завариваю себе чашечку ромашкового чая и поднимаюсь в комнату. Да, выдался денек. Я вспоминаю, какие эмоции терзали меня вчера, и облегченно выдыхаю. Том был прав: мне стало гораздо легче, когда я вернулась к жизни и дала отпор Меган и Олли.
Я опускаю глаза и замечаю на полу нераспакованный подарок от Олли. Интересно, что там? Я разворачиваю бумагу. Внутри – рамка с фотографией… самого Олли. Одной из тех, что я сделала на пляже. Я хохочу до упада. Ну кто догадается подарить свое собственное фото? Я тут же вспоминаю Ноя и то, что он мне дарил: принцессу Осень, альбом с фотографиями, песню. Все его подарки были связаны не с ним, а со мной – такими подарки и должны быть. Снова меня мучают обида и сомнение. Ной казался таким искренним, таким внимательным.
Я выкидываю фото Олли в мусорку и подхожу к CD-плееру. Мне многое не понятно, но это уже не имеет значения. Что случилось, то случилось, и я должна с этим смириться. Я достаю болванку и кладу ее в бокс вместе с написанным от руки текстом песни. Я собираюсь выкинуть диск, но не могу разжать руку над корзиной и вместо этого закапываю его среди одежды в ящике.
В попытке запрятать диск как можно дальше, я натыкаюсь на свой ноутбук. Могу ли я утверждать, что вернулась к жизни, если мне так страшно выйти онлайн? Я достаю ноутбук и с секунду смотрю на него. «Давай, у тебя получится», – подбадриваю я себя, думая об Оушен Стронг.
Забравшись с ноутбуком на кровать, я проверяю почту. Я деактивировала аккаунты на Твиттере и в Фейсбуке и запретила оставлять комментарии в блоге, так что у меня фактически нет писем. Но зато мне написали из «Следим за звездами». У меня сводит живот, когда я открываю письмо.