Девушка по имени Москва

— Идиотами нас делало только то, что мы могли быть вместе двадцать четыре часа в сутки, и этого было мало, — процитировал Мефодий. — Это можно отнести к настоящей любви?

— Дело же не в количестве времени, проведенном вместе, дело в качестве. Удовольствие — вещь неисчислимая. Удовольствия — это пузырьки, от воздушных детских до игристых шампанских. Если же говорить о любви, знаешь, в чем разница между людьми? Одни мерят любовь счастьем, другие — страданием, ну, а те, у кого ее немерено, — состраданием.

Кирилл снова неодобрительно посмотрел на женщину, что уставшим от власти лицом читала доклад. Власть имела одно лицо на всех, будто была ботоксом, который закачивался каждому народному избраннику под кожу. «Ей бы на дачу, к внукам да к огурчикам».

— Моложе никого не нашлось?

— Молодость дороже. Есть одна.

— Молодость у всех одна, — задумчиво процедил Кирилл. — Красивая?

— Не Матильда. К тому же придется ворошить общак.

— Ну, для такого дела можно, было же у нас обчество, был же у нас обчак? — сознательно заменил он букву в слове букву «щ», чтобы подчеркнуть и придать ему особую чрезвычайность. — На всякие такие дела.

— Был и есть.

— Ну, показывай.

По мановению руки в проекции появилась молодая девушка и начала вращаться по часовой. Она что-то говорила, но слов не было слышно.

— Ну как?

— Ну как тебе сказать… Для этого у нас обчак и существует, — задумчиво произнес Кирилл. — Звук включи.

— Скрипучий женский голос начал резать уши.

«То ли женщина на взводе, то ли взвод на женщине», — усмехнулся он про себя.

— Не нравится мне.

— Что именно?

— Ничего не нравится, ухо режет. Ты не замечаешь?

— Нет

— Глухой? Чек, чек, чек… Что это?

— Человек.

— Я понимаю, но зачем так красноречиво? Она же не видит людей, не люди, а сплошные чеки.

— И правда.

— Был Че-ло-век! — произнес Кирилл по слогам. — Остался Чек. Где «лове» в середине человека? Где love? Где любовь к людям? Пусть не в душе, хотя бы в дикции. Продана. Вот ваш чек.

— Сейчас все так говорят, сокращенно.

— Но я же так не говорю, и ты тоже. Пусть ты мизантроп, но культура-то должна оставаться.

— Культуру оставили, если ты про канал.

— Это хорошо, но я про язык. Это же инструмент. Музыкальный. Его же кому-то слушать. Плохо сыграешь — не услышат. Вот что пишут на эту тему люди:

Те, что не умеют говорить, просто держат его за зубами, а мы содержим, иначе он и до Киева доведет.

— Понимаешь?

— Молчание — золото?

— Да. Нужен немой кандидат.

— Не твой?

— Немой и не твой. Нейтральный. Понятный всем. Ты чувствуешь, что теперь сам язык стал выстраивать истинное значение нас. Цензура внутри самого языка. А здесь что?

— Что? — не понимал Мефодий.

— Каждый просто чек, все измеряется деньгами. Кто пойдет за таким языком? Он же с первого слова против всех. Человек — не просто Чек, это должно звучать гордо! — горьким голосом произнес Кирилл.

— Вот именно, что должно. Но откуда взяться гордости, пока человек должен?

— Откуда, откуда — от государства.

— Так и государство должно.

— Государству сложнее всего, оно должно и другим, и своим. С другими еще можно как-то договориться, со своими сложнее… Ладно, обсудим еще. — Кирилл вытер пот со лба. — Отвлеклись. Давай о деле. В конце концов… все проходит.

— А многое даже по головам, — почесал он затылок. Затылок у Мефодия был как багажник у внедорожника, большой и вместительный.

Кирилл взял со стола новую партию листков и стал перебирать их в руках. Вот снова о женщинах. Похоже, на корабле с этим большая проблема:

— Тебе нужна женщина мудрая, которая будет любить тебя таким, какой ты есть.

— Да где же такую взять?

— Тебе бы только взять.

— Нет. Женщина не взятка и не дайка. Она любит, чтобы все было по закону. Дарите женщинам цветы, они подарят вам детей, — перевернул страницу Кирилл. — Все начинается с цветов, — вспомнил он про цветущий на подоконнике кактус.

— Сначала своди свою в ресторан. Накорми, выслушай. А потом бери, что хочешь, как хочешь, где хочешь.

— В том-то и беда, что своя уже так надоела дома, что в ресторан хочется с другой.

— Тупые. Ресторан — это не каприз общественного питания, это средство борьбы с кухней, посудой, бытовухой. Оторви свою бабу от рутины, дай ей почувствовать себя женщиной.

— Может, перекусим? — внимательно слушал его Мефодий.

— Можно.

— Куда пойдем? Итальянская кухня? Грузинская?

— Надоело уже на кухне обедать.

— Хочешь суши?

— После нее захочется воды.

— Куда тогда?