Девушка с глазами Герды

С приходом Амалии дела в грозившей закрыться булочной пошли на лад. Люди тянулись на свет и ненавязчивое тепло. Там можно было кроме чудесной сдобы и удивительного хлеба получить… счастье. Именно так говорили посетители: «Мы приходим сюда, чтобы потом улыбаться весь день». И, главное, ни у кого не оставалось гнетущего чувства, что они что-то должны взамен. Люди быстро привыкли – к хорошему прикипаешь легко.

Нет, конечно, находились и недовольные постоянным радушием Амалии, ее вечной улыбкой и внимательностью. Но девушку это не трогало, казалось, такие эмоции вообще не задевают ее. И недоброжелатели оставались один на один со своими домыслами. Амалию иногда называли странной в глаза, не говоря уже о том, что некоторые за глаза окрестили ненормальной, и не раз говорили хозяйке, что она хлебнет горя с новой работницей…

Но горя не было, а была радость. Амалия не обращала внимания, и злым языкам так или иначе приходилось умолкать, ведь без подпитки гаснет любая эмоция, даже любовь. И злоба, и гнев, и ненависть, несомненно, тоже…

Не прошло и месяца, как булочная стала одним из самых любимых и посещаемых мест в городе. Правда, хозяйка волновалась, чтобы чудаковатая девушка не подожгла чего-нибудь – уж очень опасной была ее привычка не расставаться с коробком спичек и порой чиркать одну за другой, глядя, как горит в пальцах тоненькая деревянная щепочка. В такие моменты девушка становилась странно-отрешенной, и не видела вокруг ничего и никого. Благо, других недостатков за ней не водилось. Если не считать недостатком не сходящую с лица улыбку.

– Где твои родители? – спросила ее однажды хозяйка.

– Мама умерла, когда я была маленькой, – ответила Амалия.

– А отец?

– Он тоже умер. Позже.

При этих словах Амалия улыбнулась, да так, будто сказала что-то очень и очень хорошее.

– А почему ж ты улыбаешься? – не выдержала хозяйка.

– Потому, что на небесах хорошо. Там все счастливы.

А еще девушка очень любила розы. Белые и красные. С ее появлением в городе все розовые кусты за пару месяцев выросли чуть ли не вдвое и зацвели так буйно, как не цвели до этого никогда прежде.

Лет десять назад

Где-то далеко-далеко, в холодном сверкающем льдом дворце охнул Кай, схватившись за сердце. Ему на мгновенье показалось, что в грудь с размаху всадили раскаленную иглу. И та проворачивается, жжет нестерпимо, наполняет огнем.

И внутри что-то плавится. 

Кай

На другой стороне земли, далеко-далеко, где вечные снега, земля покрыта блестящим, искрящимся льдом. Там солнце светит так ярко, что больно глазам, светит, но не согревает нисколечко. Солнечные лучи, падая на зеркальную поверхность, на снежные равнины, на крошево льдов, рассыпаются на миллионы бриллиантовых осколков, которые могли бы ранить глаза невзначай забредшего сюда путника, настолько слепящим было бело-алмазное великолепие.

Среди этого немого холодного величия стоял дворец. Он возносился в небо, пронзая синь острыми ледяными шпилями, прекрасный в своей неприступности и мертвенно-страшной тишине. Ничто не нарушало гармонию и красоту ледяного мира.

В один из одинаковых бело-белых дней из дворца вышел человек. Он был молод, красив собой – да, он был бы очень красив, если бы не… Если бы не гримаса боли, искажавшая правильные холодные черты лица. У парня были светлые длинные волосы, падающие на белоснежный камзол, идеально чистые белоснежные штаны, заправленные в идеально белые же сапоги… Юноша был прекрасен, но главное… снег, падая ему на плечи, не таял. Удивительно? Вовсе нет. Все-таки он вышел из дворца самой Снежной королевы.

Но снег не таял и касаясь лица молодого человека.

Не таял и в его ладонях.

Кай шел, не чувствуя холода, повинуясь странному порыву – идти, идти куда глаза глядят. Его гнала вперед острая раскаленная игла, засевшая в сердце. Не давала покоя. Не давала глубоко вздохнуть, не давала спать, не давала возможности ни о чем думать. Как можно складывать слово «Вечность» из самых прекрасных и правильных льдинок, если болит – здесь и сейчас? От-вле-ка-ет Ка-я!

Он знал, что не избавится от боли, пока не отыщет того, кто был виновником этой занозы, страшно ворочающейся в сердце. Но кого? Он знал, что не избавится от боли, пока не отыщет того, кто смог бы стать лекарем этой занозы, страшно ворочающейся в сердце. Но кто?