Нюра молчала. Она накинула на голову платок, закуталась и, глядя себе под ноги, направилась к дверям. Приоткрыла их, собралась перешагнуть порог и... первый раз в своей жизни поступилась самолюбием: тихо, но твердо спросила:
— Когда опять приходить?
к ней бросились Степа, Оля, Даша, но она рванулась и побежала домой. Степа догнал ее у ворот.
— Нюрочка, что ты? — ласково спросил он.
— Ничего... Дурная я... Теперь тот дядька надо мной смеяться будет. Прощай, Степа.
Она вышла за ворота и, досадуя на себя, пошла домой. Вдруг остановилась и внезапно вспомнила: «Да я ж его знаю! Это он тогда к колодезю приходил вместе с фенькиным батькой! Его голос! Эх, дура я, раньше не вспомнила. Я б его спрсь-сила». Она была уже готова вернуться в сарай, но с досадой подумала: «Осрамилась» и ускорила шаги.
XLIV
В школе опять начались занятия. Все пошло обычным порядком. Леля шепталась с подругами, «баронесса» Симочка ежедневно меняла на косах бантики, Рая попрежнему уплетала на переменах булки. Простодушная Зоя и та заметила:
— Что такое! У людей и хлеба не сыщешь, а батюшка что ■ни день крендельки печет.
— А ты, как вырастешь, выходи за попа замуж, — посоветовал ей кто-то.
— Слышь, Нюрка, — засмеялась Зоя, — попадьей я буду.
— Не будешь, —спокойно ответила та, — ты хоть и чудачка, а не такая, чтобы на чужие труды зариться.
Рая услышала их разговор, обиделась:
— Ничего мы чужого не берем, — доедая булку, сказала она, — а тебя, видно, зависть гложет, что твой отец ничего не заработал... Это красные — так те, действительно, грабят. У всех монастырей землю отняли. Что им монахи плохого сделали? Люди молились, молились, и вот тебе — здрасьте.
— А что ж за них бог не заступился? —■ спросила Нюра.
— Сострила! Нашла над чем смеяться. Я вот Леле скажу,— Рая фыркнула и ушла.
— А Лелечка отцу передаст, — сказала Зоя.
— Ну, и пускай.
Зоя покачала головой:
— Знаешь что, Нюра? Ты лучше их не трогай. Я—другое дело. Мой батька не у красных, мне ничего1 не скажут, может, только Таисия поругает, а ты... Не бережешь ты себя, Нюрочка.
— Зоя! — Нюра шагнула к ней, — я не знала, что ты такая. Ты, правда, такая? Тебя все за дурочку считают... И я, может, считала/ а ты... Видишь, какая я дрянь...
— А я гляжу на тебя и думаю, хоть и заноза ты, хоть и красный у тебя батька, а все-таки ты лучше, чем эти трясогузки. Только не люблю я, что гордячка ты, выше всех себя ставишь.
— Я гордячка потому, что меня все кусают.
— Это теперь. А раньше?
— А раньше я ничего не думала.
Прозвенел звонок, на урок пришел батюшка. Он вызывал учениц, рассеянно слушал их ответы. Было заметно, что мысли его заняты другим. В раздумье ходил он по классу, время от времени останавливался у окна и, заложив руки за спину, подолгу глядел в одну точку. «Что с папой?»—удивилась Рая.
На задней парте раздался смешок. Отец Афанасий и на это не обратил внимания. Рая продолжала с тревогой наблюдать за отцом. Наконец тот медленно повернулся и приказал:
— Встаньте!
Дежурная робко заметила:
— Еще звонка не было, — но не получив ответа, принялась читать молитву.
С последними её словами отец Афанасий поспешно оставил класс. Рая побежала за ним. Все переглянулись. Когда же она вернулась, сейчас же к ней подошла Лелечка и спросила о чем-то, но Рая лишь развела руками и сказала тихо:
— Ничего не знаю.
Она, действительно, не знала: отец Афанасий досадливо отмахнулся от нее и проворчал: «Не лезь».
Только впоследствии выяснилось, чем ок был встревожен. Утром он узнал от своего зятя Костика, что'Ростов взяли красные и что дела у белых на фронте из рук вон плохи. Костик сообщил ему это под величайшим секретом, но секрет вскоре узнала вся станица. Уже на другой день Федя говорил Нюре:
— Ростов взяли! Слыхала?
— Слыхала. Так что?
—• Мишка кричит: «Не верю! Это красные нарочно говорят».
• — А ты веришь?
- А кто его знает. Может, правда, а может, и нет.
— Правда, Федя. Уж я-то знаю.
. — Как это знаешь? Ты не была там.
— А может, была, — улыбнулась Нюра и снисходительно посмотрела на него. — Эх, ты, маленький еще! — Ей нравилось, что она из тех немногих, кому доподлинно известна судьба Ростова. «Уж если коммунист говорил, значит, знает», — с гордостью думала она, и так ей хотелось, так хотелось сказать Феде: «Чудачок же ты! Да я ж комсомолка! Неужели не видишь?» Но вместо этого она сказала:
— Ничего ты, Федечка, еще не понимаешь. И Скубецкий твой, наверно, ничего не понимает. Ты еще дружишь с ним?
— Дружу.
— Он еще комсомол не устроил?
— Нет. А устроит. Вот увидишь: устроит.
— И меня возьмет?
— Я его спрошу.
— Спроси. Хотя знаешь что? Ты меня познакомь с ним.
Федя охотно согласился:
— Завтра воскресенье, выходи на площадь, вот и познакомлю.