Девушка с хутора

— Стой! Ты и так еле на ногах держишься. — Схватив винтовку, он засел за углом конюшни и стал отстреливаться.

Арестованные жались к стене и ждали развязки. Белые наседали. Игнат выпустил последний патрон и взял винтовку за дуло, готовясь пустить в ход приклад. Вот в эту-то минуту Кузьма и дал свою первую очередь с колокольни, и вскоре все было кончено. Станичное правление окружили буденновцы. И не успел командир соскочить с коня как тут и там распахнулись калитки, и радостные станичники стали выбегать на улицу.

Старый седой казак, расталкивая всех, вышел вперед и, сняв папаху, сказал, чуть наклонив голову:

— Здоровы булы, сыны да внуки! Спасибо вам за доблесть вашу, за лиху казацкую ухватку, за защиту трудовых людей. Старуха моя .еще с ночи наварила вам борща. Не побрезгуйте, заходите в хату.

Протиснулся вперед и Федя. Как только в станицу ворвались красные, он не вытерпел и сбежал от Оли. Увидя, что командир и несколько спешившихся буденновцев вошли во двор станичного правления, он бросился вслед за ними. Освобожденные арестованные, радостно улыбаясь, бежали навстречу освободителям. Командир крепко жал каждому из них руку, громко и весело смеялся. Когда Игнат подвел к нему Кочуру и коротко рассказал о нем, улыбка сошла с лица командира. Он обнял

комсомольца и, как отец, поцеловал его. Растроганный, снова жал всем руки. Клавдию Владимировну даже осторожно погладил по плечу и сказал;

— Вот и все кончено, гражданка.

Потом увидел Скубецкого, улыбнулся.

— Молодец, гимназист!

Но не успел он протянуть ему руки как выскочил Федя и с размаху ударил Скубецкого по щеке. Все обомлели. Федя крикнул:

— Продал! Продал, гадюка!

Командир нахмурился.

— Это правду про тебя сказали?

Скубецкий молчал.

— Посади,—тихо бросил командир стоявшему рядом с ним буденновцу. И Скубецкого снова отвели в подвал, а Федя все еще не мог успокоиться и в десятый раз принимался доказывать, что его отца и Кочуру выдал белым Скубецкий.

— А откуда ж он знал? — отведя Федю в сторону, спросил Кочура.

— Значит, зйал...

А Даша, как только красные заняли станицу, бросилась к Нюре, но та уже сама бежала ей навстречу.

— Даша! Даша!—кричала она,—батька мой здесь!

— Да ну?!—Даша всплеснула руками и кинулась обнимать подругу. Нюра в первый раз за всю свою дружбу с ней увидела на ее глазах слезы.

— Ну, расскажи же, как ночью было?..

— Ой! Что было! Только сейчас ничего не могу рассказать. Сердце у меня выскакивает.

— А где ж твой отец?

— Ускакал к Гале: я просила его, чтобы отвез ее в больницу. А арестованных уже освободили. И Скубецкого освободили! Видишь—а ты меня ругала за него.

— Не освободили его,—сердито ответила Даша.—Это он Тарапаку выдал.

— Он? Тарапаку?—Нюра растерялась.

— Вот наши идут.

Нюра оглянулась, увидела Кочуру, Степу и Сеню Михайлова. Побежала им навстречу.

— Кочура!—закричала она.—Товарищи!

Как радостно было, уже ни от кого не таясь, громко произносить это слово!..

Вскоре прибежала и Оля. Она от волнения и радости не могла говорить. Без конца жала всем руки, а от Кочуры и не отходила. Пришла и Феня...

— Девчата, ущипните меня, — попросила она,—может, все это только снится? Нюркиного батьку видела. Он меня тоже узнал. Смеется, такой веселый! Вот, девчата, праздник!

— Вся ячейка -налицо. Феди и Гаж только нет, — сказал. Сеня.

— Я за Федей сбегаю,—предложила Даша и, не ожидая ответа, быстро пошла, но вскоре вернулась одна.

— Знаете что?— засмеялась она. — Федьку из дома не выгонишь. Ласточку им вернули. Один буденновец перехватил ее, а люди ему сказали, что это белые у Таоапаки силком коня взяли. Он и привел Ласточку Игнату. Игнат аж заплакал. И буден-новца обнимал, и Ласточку обнимал. Как маленький. А Федька... Я ему говорю: «Идем к товарищам», а он вдруг чего-то скучный стал. Я и поняла, что ему с Ласточкой расставаться жалко.

— Не в Ласточке дело,—вздохнул Кочура.

— Ав чем?

— Да вон он сам идет.

Подошел Федя. Он был бледен, кусал губы и молчал. Товарищи удивились, стали расспрашивать, что с ним.

— Выпишите меня из комсомола,—опустив голову, тихо выговорил Федя, — я уже не могу... Я батьке все сказал. Он послал меня, чтобы я и вам сказал. Это я рассказал Скубецкому и про винтовки, и про комсомол. Я не думал, что он выдаст...

Все молчали.

— Батька мой идет в армию, идет на Ласточке, а мне Ласточку не дает. И за то не дает, что я так сделал...

Слезы потекли по его щекам, он не скрывал их.

— До свидания пока, товарищи...

— Так, значит, это ты Скубецкому?—вскрикнула Нюра.—А я на тебя, Федька, надеялась, я думала, что...

Оля перебила ее:

— Молчи!

И обвела всех глазами.

— Дак, товарищи?

— Он же не нарочно,—робко сказала Феня.

— Нетвердый ты, Федор, парень. — Степа пристально посмотрел на него.—Не комсомолец ты.

— Пусть Кочура скажет,—предложила Даша.

— Что я скажу?—Кочура опустил голову.—Мне трудно сказать. За себя я простил бы его, а за Игната, за товарищей, за комсомол, за революцию нельзя простить.

— Видишь, Федя, что ты наделал,—качая головой, сказала Оля.—Видишь, как товарищи про тебя говорят.

— Да разве ж я хотел! Разве ж я хотел!—Федя был в от-чаянии.—Я ж сам не знаю... Разве я думал!..