Девушка с хутора

Однако, Нюра все же была довольна, что представился случай уехать на хутор. Хоть и небольшая была радость сидеть в одних санях с дедом, она все же согласилась ехать. Вскоре к воротам рысцой подбежали кони, она уселась позади деда, и сани тронулись. «Как же я Даше ничего не сказала?» — спохватилась Нюра, но было уже поздно об этом думать.

Кони косились на снег, но бежали дружно. Нюра посмотрела по сторонам. На улице играли мальчишки. Они сбивали палками с деревьев снег, и он осыпался сверкающей пылью.

Дорога была давно знакома. Вот и степь, и курган. Теперь он, как огромная белая папаха, стоял на пути. А вот и балка... Здесь остановили их когда-то незнакомые люди... большевики. Было страшно. «А теперь я, может быть, и не испугалась бы,— подумала она. — Тогда было хорошо, ничего я не знала, играла с Фенькой...» И вдруг встрепенулась вся. «Фенька... что она мне теперь скажет?» И уже всю дорогу не могла оторваться от этой мысли. Хотелось, очень хотелось увидеть подругу, но предстоящая встреча и радовала, и пугала. Мысли ее оборвал дед:

— Батьку ждешь? — неожиданно спросил он. Голос его был так суров, что Нюра невольно вздрогнула и посмотрела вокруг себя. Всюду лежала безмолвная белая степь, только на горизонте серели еле различимые тополя да какая-то птица черным крылом чертила белесое небо.

Дед оглянулся, и они встретились глазами. Прошло несколько секунд. Дед остановил коней. Нюре стало страшно, она впилась руками в сани, но все же ответила:

- Жду.,.

Дед еще раз поглядел на нее, потом медленно отвернулся и отпустил вожжи. Кони тронули шагом.

— Ну, жди, — наконец, тихо выговорил он.

И оттого, что нельзя было понять, ласково или сурово он это сказал, Нюре стало еще страшней. Не отрывая взгляда от спины деда, она незаметно отползла к самому краю саней. Но дед сидел неподвижно и угрюмо молчал. И только когда миновали запушенный снегом мостик и уже ясно вырисовалась застывшая в неподвижности ветряная мельница, она успокоилась и подумала даже: «А чего ж я боялась?» И тут только сообразила, что дед с ней, пожалуй, и не справился бы. А когда въехали в хутор, она даже улыбнулась. «Ох, и дура я», — упрекнула она себя. С жадностью всматривалась в родные места. Здесь она летом гуляла с Феней... А вот и старая груша, а вот и хата Марины... Кони вдруг стали.

— Слезай, — сказал дед.

Нюра быстро выпрыгнула из саней, бросила коротко: «Спасибо вам» — и побежала домой. Дед отворил калитку и пошел к Марине.

XXXVIII

Приезду Нюры мать обрадовалась и даже обняла ее. Нюра этого не ожидала, она уже отвыкла от ласки, и не нашлась, как ответить на нее.

Поговорили немного, и каждый ушел в свои думы. Мать достала из печки борщ, молча поставила его на стол. Нюра села, взялась за ложку, но молчание стало тяготить ее. Она спросила:

— Что вы, мама, такая скучная?

В другое время Карповна или не ответила бы, или сказала бы что-нибудь резкое, вроде того, что: «Гляди в тарелку, не твоя печаль», но на этот раз она вздохнула и пожаловалась:

— А чему же радоваться? Живем, не знаем, что будет завтра. А эта, — она показала рукой в окно, и Нюра сразу поняла, что речь идет о Марине, — теперь совсем на меня волком смотрит. Ходит хмурая, рвет и мечет, и прямо не подступись к ней. Праздники подошли, завтра кутью варить, Христос рождается... Она к празднику и печет и жарит. Гостей, что ли, ждет? Не пойму. Только ходят к ней казаки да по-за уголками шепчутся... Костик недавно был. И папаша наш чего-то засуетился и такой ходит грозный... Не знаю что...

— Он прямо к Марине во двор и пошел, — сказала Нюра.

— Вот видишь! — еще больше встревожилась Карповна. — Вот видишь! Что-то есть... Что-то есть, дочка, и боязно мне так, что и никогда так не было. Может, красные верх берут. Не знаю. Что оно будет? Лежу ночью и думаю. Иногда до света думаю. И про батьку твоего, прости ему бог, тоже думаю... И про тебя, дурочка, думаю. Что за жизнь, как дальше жить?

Нюра не спускала с матери глаз.

— А ты только и знаешь, что меня попрекать, — закончила та. — Тебе что мать, что чужая...

— А что случилось, мама? — спросила Нюра.

И вдруг вспомнила, как дед о чем-то таинственно шептался с теткой. Нюра рассказала об этом и, видя, что с матерью сегодня можно разговаривать мирно, спросила осторожно:

— Про Феньку вы ничего не знаете?

— Жива твоя Фенька. Ты лучше мать жалей. Мне, может, хуже, чем ей, приходится.

Но тут же она вдруг взволнованно добавила:

— Рыбальчиху засадили... забрали... И чего забрали? Ну, что она? Что она кому сделала?

Она встала, бесцельно подошла к окну и снова села.

— Я уже и сама подумала: как же будет жить твоя Фенька? Смотрю — живет. Выйдет во двор, птицу кормит... А лошадь и корову у них уже давно забрали. Кто забрал, люди не видели, а по хутору шепчут, что не иначе, как Алешка Гуглий. От того бандита всего ждать можно.

Нюра не узнавала мать. Не она ли сама донесла на Рыбальчиху? Не она ли гнала со двора Феню? Не она ли во всем потакала Марине? А теперь?

И стало ей вдруг радостно. Она вскочила: