Девушка с хутора

— Да ты не плачь,—заметив на глазах у подруги слезы, попробовала утешить ее Нюра.—Ну, позвали и позвали, ну и придет домой, что ж тут такого? Ничего тут такого нет, ничего не страшно, ничего не будет... А если...

И недоговорила. Ворвалась в хату Карповна. С криком, с бранью набросилась она на Нюру и, как та ни защищалась, прогнала ее домой.

Так, не увидев больше подруги, Нюра уехала с хутора.

Феня подошла к плетню и, замирая от страха, стала ждать мать. Прошел час, другой, третий, она не возвращалась. Тогда Феня сама побежала в хуторское правление. Там бросилась к дневальному.

— Мама моя здесь?

Дневальный угрюмо молчал и только после настойчивых просьб процедил сквозь зубы:

— Никого тут нет.

Феня вернулась домой, оттуда к соседям, снова сбегала в хуторское правление—нигде матери не нашла. Весь день, весь вечер плакала, не зная, что делать. Только когда уже совсем стемнело, раздался стук в дверь.

— Отвори,—тихо простонала мать.

В темноте Феня ничего не видела, и от этого ей стало еще страшней. Мать попросила воды. Феня с трудом нашла кружку и, подавая ее, беспрерывно шептала:

— Скажите, скажите, чего вы такая? Чего вы плачете? Что случилось?

Мать, всхлипывая, стала рассказывать, как ее втолкнули в конюшню и там долго и нещадно били шомполами.

— За что? За что?—прерывая рыдания, говорила она.—Ой, доченька, что же с нами теперь будет?

Феня прижалась к матери.

— Не плачьте. Не плачьте, мама. Да не плачьте же! Мама! Давайте уйдем с хутора...

— Куда ж, детка, мы уйдем? У нас, кроме хаты, ничего в свете нету. Хата да батина могила... Некуда, детка, идти.

Всю ночь не спали, прислушивались к каждому шороху и лишь рано утром, когда сквозь ставни пробился бледный свет, они забылись немного. Первой проснулась мать. С трудом поднялась она с кровати. Когда же совсем рассвело, вышла во двор. Через улицу, за плетнем, увидела нюрину мать, поклонилась, сказала ласково:

— Бог помощь, Карповна.

Та оглянулась, смутилась. Ответила, запинаясь:

— Спасибо...

И быстро ушла в хату. Там, в темных сенях, долго стояла, прислушивалась и, испуганно крестясь, твердила:

— Прости меня, боже, прости меня, боже... Я ж не со зла.. Я же ради родного дитя...

XXVII

Приехав в станицу и снова поселившись у тетки, Нюра стала с волнением ждать следующего дня, когда она пойдет в школу. До самого вечера она просидела у окна, украдкой выглядывая на улицу в надежде увидеть кого-нибудь из подруг. Мимо прошла Зоя. Нюра бросилась было к дверям, чтобы выбежать за ворота, окликнуть ее, но раздумала и остановилась: «Начнет еще расспрашивать про то, про другое, про отца спросит... Не пойду...»

И опять вернулась к окну. Она уже и не рада была тому, что ей снова разрешили ходить в школу...

А тут еще тетка со своими наставлениями:

— Веди себя аккуратненько, учительнице не груби, она ж теперь за Костика замуж вышла, а Костик, сама знаешь, какой. С Дашкой дружбу не води. Отец ее, как и твой батька, подался до красных. Мать ее уже шомполов попробовала. Я тебя взяла снова к себе, ты мне должна быть век благодарна. Со школы придешь—платье перемени и садись за книжки. Что надо — мне по хозяйству пособишь. Не маленькая уже. В воскресенье в церковь пойди. А с хлопцами чтоб я тебя и не видела. Мишка Садило совсем скаженный стал. Батька его атаманом крутит, а он фуражку заломит и ходит по станице, собак дразнит, курит и выражается. Недавно Федьку Тарапаку камнем огрел. Федькин отец пошел до Ивана Макаровича жаловаться, а тот— куда там! Такого на него страху нагнал.

Нюра слушала теткины разглагольствования и чувствовала, как в душе накипала злоба. Против кого, был ее гнев, она и сама хорошо не знала, но понимала, что в жизни ее произошла перемена. Прошло время беззаботного детства, ребячьих дурачеств. «Все против меня,—думала она,—и мать, и тетка, и Марина, и Лелька, и Симка, и Райка. Все».

Она понимала, что отец не мог не уйти, что иначе и быть не могло, но порою жалела: почему же все так сложилось? Не уйди отец с красными, будь он все время с белыми, теперь никто не посмел бы взглянуть на нее косо.

Вспоминая о своем отце, она вспомнила и об отце Даши — Якове Алексеевиче и об отце Оли—Андрее Федоровиче. Ей всегда казалось, чтo они должны быть вместе и что вместе они и возвратятся когда-нибудь в станицу. «Что тогда мама скажет, если снова вернутся красные?» —мелькнуло у нее в голове. Ей хотелось, чтобы правда обязательно была на стороне отца. «А вдруг батю убьют?» —- с ужасом подумала она и от волнения даже поднялась со стула, отошла от окна. Чтобы отогнать тревожные мысли, принялась собирать книги. Аккуратно сложила их, завязала в платочек и, повернувшись к тетке, спросила:

— А за что дашкину мать шомполами били?

— Не одну же ее били,—равнодушно ответила тетка.—Ох, и голосили бабы! Кому по двадцать пять, кому по пятьдесят, а кому так всыпали, что фельдшер еле в чувство привел. Будут помнить. Да что,—заворчала она,—брешут про белых много, десятка два они выпороли, а остальных и не тронули.

— Тетя, а правда, что нескольких мужиков повесили?

— Ну и правда... Тебе про то знать не обязательно.