Девушка с ложью на сердце

Но это все, что нам известно.
Все остальное в мире тайна навсегда.
И, умирая,
Я хочу быть чистым.
Важнее смерти или жизни Чистота!!!
О-о-о!!!

Парнишкам на сцене подпевал весь зал. Вообще же, отметил Павел Петрович, чем дольше длилось мероприятие, тем теплее становилась его атмосфера. Ряды сектантов дружно раскачивались в унисон мелодии, люди в зале раскраснелись, чувствовалось возбуждение и нетерпеливое ожидание чего-то особенного, редкого, важного для каждого сидящего здесь.

«Что они затевают?» – спрашивал себя Пашка.

Ему вспомнились порнострашилки – как в конце сектантских собраний братья и сестры по вере, принявшие галлюциногены, предаются сексуальному непотребству.

Седов наморщил нос, догадываясь, что с непотребством ему сегодня не повезет.

Решив покурить на улице, а может, и удрать совсем, Седов отвернулся от сцены. И в этот самый миг весь зал вдруг разом смолк. Паша остановился и посмотрел на сцену, где стоял и улыбался человек в сером пальто.

Паша моргнул. У него была почти идеальная зрительная память, поэтому он не сомневался, что видит одного из тех двоих мужчин, что приходили к нему в квартиру за Элей и испачкали его обои красной краской. Пальто, конечно, на человеке не было. Одет он был в длинное свободное одеяние наподобие римской тоги, только с рукавами.

Человек в тоге продолжал улыбаться и тянуть паузу. С каждой секундой нетерпение в зале нарастало, становилось все жарче, все тревожнее. Некоторые сектанты вскочили со своих мест, но тишина сохранялась почти идеальная.

– Чистые сестры и братья мои! Я пришел к вам, потому что хочу помочь каждому. О радости я хочу говорить сейчас, о радости! О земной нашей радости, для которой мы пришли на землю. Плохо, если в сердце у тебя горе и не хочет оно отпустить тебя! Плохо, ибо все, что мы знаем, – это то, что умрем. Когда? Неизвестно! Как? Неизвестно! Что же будет, если смерть обнимет тебя в минуту скорби, а последний твой вздох будет слезливым всхлипом? А будет смерть безо всякого смысла, вечная чернота. Мы же хотим, чтобы смерть стала для каждого из нас откровением, дорогой, шагом, взлетом. Вторым словом будет «спасение», а третьим – рай!

Каждую свою фразу проповедник произносил немного нараспев, будто бы даже выводя некую мелодию – того сорта, что нельзя выразить нотами. Каждый в зале слышал то, что хотел, будто бы проповедник обращался именно к нему персонально, избранно, с пониманием и прощением, выделяя из общей массы каждую пару глаз, вливая ядовитую ароматную сладость в каждую пару ушей.

– Мы живем… мы дышим… мы видим… Разве можно желать большего! В жизни надо уметь радоваться, надо уметь жить!

«И правда, – подумал Паша, – чего бы не радоваться, коль есть деньги на огненную воду?»

Продолжение проповеди он слушал вполуха, думая о своем. Может, проповеднику удалось коснуться его шрамов, а может, просто из-за трезвости мысли, причинявшие вечную боль, снова стали грызть сердце.

* * *

Очнулся он, только когда в зале началось невероятное. Сектанты встали со своих мест, в их руках, поднятых вверх, колыхались белые цветы, над залом распустились белые с золотом полотнища, люди нестройно скандировали: «У-чи-тель! У-чи-тель! У-чи-тель!» На глазах многих, как женщин, так и мужчин, появились слезы умиления, счастья, надежды. Звучала музыка, но ее почти не было слышно.

Это длилось с полминуты, а потом багряный задник сцены взмыл вверх, и на золотом фоне второго задника появился человек в белом. Он стоял, как и проповедник до него, опустив руки, чуть откинув голову, и улыбался.

Если честно, Паша слегка остолбенел, увидев этого типа: это был невероятно некрасивый человек! Правильно было бы назвать его ужасным человеком: такое крупное, морщинистое лицо с глазами навыкате, с безобразно тонкогубым ртом, грушеподобным носом и скошенным подбородком отталкивало не только сочетанием своих черт, но и выражением невероятной обособленности, отдельности от всех и каждого. Он будто бы знал про себя, что он – другой, инопородный, инфернальный, и будто бы это в себе и любил больше всего на свете. И еще Пашке показалось, что появившийся урод не совсем понимает, что вокруг него происходит.

В толпе раздался женский визг. Кто и где кричал – было непонятно, через несколько оглушительных секунд визг смолк, и только тогда человек, стоявший на сцене, медленно опустил голову и так же медленно поднял ее.

– Приветствует… – сказала женщина, стоявшая рядом с Пашей. Та самая, что поясняла ему про земледельцев. Она выглядела удовлетворенной, словно счастливая бабушка, наблюдающая, как ее внук рассказывает стихи на детсадовском утреннике.

– Приветствует!.. – раздалось со всех сторон. – Приветствует!..

Потом Учитель чуть повернул голову и посмотрел вниз. Оттуда он получил какой-то сигнал и протянул вперед руку ладонью вверх.

– Приглашает вопрошающих… – снова прокомментировала Пашина соседка.

– Вопрошающих!.. Вопрошающих!.. – эхом раздалось в зале.