Девушка с повязкой на глазах

Перерыв заканчивается. Мы не обменялись с ней ни словом — мы и так понимаем друг друга. Снова заходим в зал суда. Адвокат ведет дискуссию с судьёй, а я даже не слу­шаю, не улавливаю суть их разговора. Стран­но, но мне больше не задают никаких воп­росов, меня просят выйти. Я радуюсь, что мне не приходится врать, что-то придумывать и как-то себя оправдывать. Я сижу в коридоре. Я совсем не волнуюсь. От скуки начинаю читать вывески о преступниках и узнаю, что разыс­кивается некий Виктор, убивший трёх женщин, некий Юрий, некий Владислав.

Если сейчас я убегу, я тоже, наверное, буду разыскиваться. И буду висеть на этой доске. Но убегать мне никуда не хочется. Эти разбирательства. Эта формальность. Скучно.

Адвокат возвращается ко мне, устало садится рядом и со слабой улыбкой произносит:

— 107-аяnote 1.

По тому, как она это сказала, я понимаю, что данный приговор— самое лучшее из того,

'

что могло бы быть. Я благодарю её, но даже не интересуюсь, что означает эта статья, осознавая, что у меня впереди полно сво­бодного времени, за которое я смогу выучить наизусть не только Уголовный кодекс, но и ещё большое количество полезной литера­туры.

22. Двери закрываются. Моя станция остаётся за дверями. Или не моя? Я всё прослушала.

— Вы ненормальная,— говорю я.— Возможно.

РЕАЛЬНОСТЬ

23. Вернулась в свой дом— в однокомнатную квартиру у самой крыши с частично стеклян­ным потолком (мечта идиота), сквозь который видны звёзды и космическая бесконечность. Правда, сейчас, летом, когда солнце в зени­те, бывает слишком душно, так как лучи попа­дают прямо в комнату.

Квартира, которую я никогда не брошу. Это место, где я творю, упиваясь своим твор­чеством.

Люди могут меня найти практически везде. Я — в их поле зрения. Поэтому эта квартира остаётся для меня укрытием, убежищем. Есть десятки других мест, куда приходят, чтобы по­общается со мной. Пообщаться со мной взглядом.

Я вернулась в свой дом. Мобильный теле­фон предательски сообщает о том, что про­пущено много вызовов — меня потеряли. Меня ищут. Что ж, радует, что я кому-то нужна. На сегодня (или это было вчера?!) у меня назна­чена встреча, надо бежать на выступление — меня ждут. Но я никуда не пойду. Сейчас не тот момент, когда я могу сидеть на стуле (лежать на полу, парить в воздухе, стоять без движений) и беззаботно вещать какие-нибудь мысли пришедшему народу. Поэтому оста­ётся только позвонить и предупредить о моём отсутствии. На меня разозлятся, на меня оби­дятся, на меня не станут больше приходить— какая мелочь. Мелочь в кошельке, мелочь в жизни.

Это был переломный момент. Отказ от лю­дей, которые меня ждали.

Я обвинила себя в слабости.

Потом меня простили. Я перенесла выступ­ление. Было страшно, когда я поняла, что не иду в театр, что я не иду к своей сцене.

24. Сейчас, когда я освободила себя от всех дел, я могу вспомнить то, о чём не заду­мывалась уже много лет. Дела выползали на первый план, перекрывая всё ценное. И вот теперь, когда тебя нет, остались эти самые дела, совсем мне ненужные.

Вспоминая прошлое, понимаю, как много усилий и желаний было вложено хотя бы в одно такое выступление. Как я читала, жила на сцене, придумывала сумасшедших лю­дей, чтобы на меня обратили внимание, лю­била этих героев. Как я хотела, чтобы ты тоже их любила.

А ты любила меня.

Ты могла разглядеть меня за масками моих персонажей. Ты всегда знала, где моё лицо.

Если бы ты видела, что стало с моим лицом, что во мне не осталось ни одного героя, что я забыла все их имена.

Сейчас меня приглашают так часто, как мне бы этого хотелось. Я знаю фигуры.

Я знаю фигуры.

Свои, чужие, фигуры тех, кем я могу быть. Меня хотят видеть и слышать. Даже эта квартира, которую я безмерно люблю, продукт моей известности. Могу ли я назвать себя известной? Я часто задаюсь этим воп­росом. Меня не узнают на улицах.

Меня узнают на сцене.

Только сейчас я поняла, почему она так уве­ренно держится. Я слышу боль в её голосе, но внешне она безмятежна. Лишь изредка её брови поднимаются, лишь изредка она слабо улыбается мне.

— Вы играете в театре?

— Играла.

— А сейчас?

— Вы знаете, что такое жизнь?

— Жизнь?

— Да, жизнь. Жизнь. В ней встречи и улыбки. В ней так много всего на любой вкус. Разно­образное меню из кино, любви, дружбы, ре­монта, безделья, дачи, животных разных, слёз, знакомых. Живём. Дышим. А потом— бац!— и всё.

Ломается механизм. Ни животных, ни встреч, ни улыбок, ни ремонта, ни веры. В момент. В секунду. Рвется. Останавливается. Клиническая смерть жизни. В театре нет смерти. Театр перестал быть для меня жизнью.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЭТАПЫ

25.   Просто отключится. Просто уснуть. Просто забыться. Просто начать другую жизнь. Как просто!

26.   Я сижу в кресле. От усталости, видимо, засыпаю. Во сне происходят странные вещи. Во снах всегда всё по-странному.

Сон не помню.

27.   Начался период, когда я теряюсь во времени, в сутках, когда я не понимаю, что происходит. Я закрылась на своём «чердаке», и никого не пускаю сюда. Наличие людей удивляет.

Они ходят по улицам. Они ходят.

Чёрт, они ходят слишком живые.