Девушка с пробегом

Скажите мне — хоть кто-нибудь победил в этой битве?

— Ну что же вы, Надежда Николаевна, уже уходите?

А вот и ответ на мой вопрос: кто именно сегодня победил.

Все-таки не удержался… Все-таки решил подвалить… А я так надеялась, что он продолжит бухать у барной стойки — а лучше отравится каким-нибудь супер-паленым вискарем, если не насмерть, то хотя бы до белой горячки.

Впрочем, когда это я отступала при столкновении с этим? Такси пока на горизонте не наблюдается, а я смертельно устала, и не откажусь раскатать кого-нибудь по местной парковке. И мудак номер два для этой благой цели подходит лучше прочих. Кстати, второй он по номеру, а не по значимости, по глубине мудачизма этот — чемпион всей моей жизни. Даже не знаю, как это я с ним так лоханулась.

Я разворачиваюсь, убирая руки в карманы пальто.

— И чего тебе надо, Сашенька? — ядовито спрашиваю я у Верейского.



20. Акела промахнулся, Акела попал

— Солнце мое, ты что мне тут устроил?

Тамара Львовна загоняет Давида в угол у барной стойки, когда он уже отправляет к бармену пустой стакан из-под второй порции виски за этот вечер.

Щека все еще пылает от пощечины, рука у Нади нелегкая, на Давида все еще косятся гости маминого дня рождения. Девушки — в основном возмущенно. Они правы, на самом деле. Его занесло…

Но в ту секунду, наблюдая на горизонте уже второго конкурента на место рядом с Соболевской, у Давида вырвалось то, что вырвалось.

Ярость уже схлынула, исчезла, не оставив после себя никаких улик, И сейчас Давида все плотнее накрывает ощущением какой-то безысходности.

Надя ушла. Окончательно его послала.

Куда бежать? Что делать? Кого убивать? Как исправлять?

Это тебе, Давид Леонидович, не посудомойка, тут не будет так просто.

А мама присаживается напротив, смотрит на Давида испытующе, барабанит изящно отточенным ногтем по лакированной барной стойке.

Она будто ждет ответов на неозвученные вопросы, а Давид же скользит взглядом по сторонам и привычно размышляет над тем, что дизайн-проект для этого ресторана ему особенно удался. Темное дерево, в качестве тоновых оттенков— синий и белый с черным. В меру ярко, в меру сдержанно. Никаких искусственных цветов, ни на столах, ни в декоре — все только живое. Даже три года назад он был профи в своем деле. Хотя, может, и стоит предложить матери сменить её ресторану имидж.

— Ну? — настойчиво и с ощутимым укором интересуется мать. Было подозрение, что ей очень хочется надрать Давиду уши, но что-то останавливает её на этом пути. То ли возраст “сыночки”, то ли количество гостей вокруг и сам факт того, что спектакли в принципе программой вечера не предусматривались.

— Я перебрал, извини, мам, — Давид вздыхает, пытаясь вытолкать из собственной груди усталость.

— Перебрал — это немножко не то слово, — прохладно замечает мать, — но то слово, которое я тут могла бы использовать— вслух произносить неприлично.

— Я тебя понял, — Давид примеряет к губам резиновую улыбку, но она на них не удерживается.

Глаза фокусируются на окне ресторана. Большом, высоком окне, у которого совершенно точно стоит тот тощий утырок в деловом костюмчике, который и стал причиной скандала с Надей. На кого он там смотрит, Давид видит не очень, но… Но в принципе догадывается.

— Мам, ты ведь знаешь, кто это? — Огудалов указывает на мужика. В конце концов, если он сегодня и получил по морде, то нужно же узнать, кому сказать “спасибо”. Ну, а так как мать знает в лицо абсолютно каждого приглашенного на этой вечеринке, значит, она ему поможет выяснить личность.

— Милый, не переключайся с темы, — Тамара Львовна поворачивается к окну, а потом смотрит на тощего с изумлением. Кажется, она его увидеть не ожидала.

— Знаешь его? — настойчиво уточняет Давид.

— Знаю, конечно, — мать щурится, а потом поворачивается в зал, будто разыскивая кого-то взглядом. Ловит за рукав синей блузочки пролетающую мимо официантку.

— Настя, немедленно найди мне Наташу, — Тамара Львовна в режиме “леди-босс” всегда производит впечатление. Весь вечер она была этакой “звездой мероприятия”, примой этого спектакля, которая принимала цветы, поздравления и подарки, купалась во внимании своих гостей. А сейчас — судя по сурово поджатым губам матери Давида — кого-то будут убивать.

Нужно сказать, у Наташи, которая является на зов — вид покаянный и очень пришибленный. Кажется, она еще не понимает, за что ей можно предъявить, но точно знает, что можно.

— Наталья, а скажите мне, разве в списке гостей, что я вам выдавала, присутствовал Александр Викторович Верейский? — ледяным тоном интересуется Тамара Львовна.

Давид эту фамилию, кажется, слышал краем сознания, в основном в негативном ключе. Кажется, это был директор какой-то галереи, которая конкурировала с галереей матери.

Наташа что-то там блеет, но с каждой секундой Давид не прислушивается, его занимает другое.

Он просто смотрит на фигуру Верейского, стоящего перед рестораном, с убранными в карманы руками, и думает, что скорее всего, нужно провериться на кретинизм.