Сейчас, в десять вечера, окна кабинета Чеглокова ярко светились. Отсюда, из нертовского окна, было отлично видно, что шеф еще на месте. Точнее, на этом месте ему не сиделось. Он ходил по кабинету из угла в угол и вокруг стола.
– Бедняга, – опять вздохнула Елена Викторовна, – боится идти домой, остаться наедине с Мариной…
– Глупости, – оборвал ее Алексей.
– Ты еще молод, ничего не понимаешь, – назидательно сказала Ковалева. – Ты даже не в состоянии представить себя на его месте. Ждал бы тебя сейчас такой сюрприз – ты бы тоже мерил шагами кабинет и не мог ни на что решиться.
– Вот я и говорю, что все это глупости. Никто Чеглокова дома не ждет…
Она даже не успела переспросить, куда это Алексей клонит: призывно зазвонил телефон и Нертов схватил трубку.
– Да. Еду. Немедленно, – он почему-то начал кричать, хотя обычно говорил по телефону вполголоса. – Ах, ужин стынет? Ах, я даже не представляю, который час?
"Светлана, – решила Ковалева. – А свистел, что она вернулась жить к матери”.
– С ума можно сойти с этими женщинами, – Нертов бросил телефонную трубку. – Приготовила там какую-то вкуснотищу, праздничный ужин… Сгорю от желания, испепелюсь, не доехав до дома…
– Ну, вы даете, – оторопела Леночка. – У нее ведь завтра похороны!
– У кого? У Марины?
И тогда они, наконец, рассмеялись. Здоровым смехом людей, у которых больше нет проблем.
До слез.
– Нертов, – шмыгала носом Леночка, промокая потекшую тушь носовым платком, – скажи мне хоть что-нибудь доброе, пока ты не умчался, сгорая от желания. Я осчастливила вас всех, я воссоединила семью, я отвела от вас кучу бед, заработала себе новые морщины в тяжелых думах…
– А еще ты сменила духи, – Нертов потянул носом. – Париж?
– Вена, – с чувством собственного достоинства поправила Ковалева.
И, вскинув кудрявую голову, удалилась за своей долей счастья. В тот кабинет, окна которого зазывно горели напротив.