Девушка с тату пониже спины

Рано утром я позвонила сестре, разбудила ее. Ким ненавидит, когда ее будят. Но она не выключает на ночь телефон, и я это знаю, так что динь-динь-динь. «Ким, слушай, у меня новая шутка!» Она ответила мне ободряющим: «Пока». Но я уговорила ее не класть трубку и выслушать мою шутку. Шутка была такая:

Тут одна старушка в метро меня спросила: «Слышали благую весть?» Она меня пыталась спасти.

Я отвечаю: «Мэм, мне очень жаль. Я из евреев».

Она говорит: «Это ничего, ваш народ просто пока ищет Иисуса».

Я отвечаю: «Нет, мы его нашли. Может, это вы дурные вести не слышали».

Я прижала трубку к уху, дожидаясь, что ответит Ким. Столько раз уже так было. Где-то три Миссисипи спустя она сказала: «Смешно. Пока». И повесила трубку. Но мне этого было достаточно. Мне моя новая шутка прям нравилась. Я опробовала ее в тот вечер на открытом микрофоне, и ее хорошо приняли. Но я начала над ней работать. Может, если добавить пару неверных предположений, что за добрые вести, будет еще смешнее. Я пошла еще на один открытый микрофон, потом еще.

Через пару недель я написала новую шутку.

Мой парень всегда включает свет, когда мы занимаемся сексом, я гашу, а он опять включает.

На днях он говорит: «Чего ты стесняешься? У тебя красивое тело».

Я говорю: «Ты такой милый! Думаешь, я не хочу, чтобы это ты меня видел».

Мне шутка страшно нравилась. Я бы ее рассказала миллион раз. Я и рассказала. Выяснилось, что есть такие клубы, где можно «зазывать» — в смысле, стоять на углу и раздавать флаеры, рассказывая всем про шоу. «Эй, любите комедию?» Слышали же этих приставучих, когда ездили в Нью-Йорк? Ну, так это была я. В минус двенадцать я стояла на углу, пытаясь зазвать внутрь достаточно народу, чтобы меня пустили на сцену. Мне нужны были в зале тушки, и неважно, говорили они по-английски или нет.

Я подцепила заразу. Я с концами подсела на стендап, на то, чтобы выступать все лучше, и это работало. Выясняется, что если миллион раз выйдешь на открытый микрофон и «на приводы», позазываешь, сделаешь собственное шоу, станешь приглашать на него других комиков, а они начнут приглашать тебя, и если повторять это все каждый вечер по нескольку раз, — а еще если тебе от этого полностью сносит крышу, — можно стать немножко лучше. «Немножко» тут ключевое слово.

По сути, любой, кто занимается стендапом, — неадекватный мазохист. Чтобы чего-то достичь, нужно дико вкалывать и тратить кучу времени. На то, чтобы добиться настоящего смеха, уходят годы. Я становилась лучше шажок за шажком. Один комик — Пит Доминик, с которым я познакомилась «на приводах» в «Готэме», очень мощно подтолкнул меня вперед. Он сказал: «Надо знать все клубы в Нью-Йорке и выходить на сцену каждый раз, как будет возможность. Это должно стать навязчивой идеей». Он был прав. Джессика Керсон — самая смешная, кого я видела. Я смотрела ее выступления в «Готэме», она заканчивала шоу. Джессика была убийственна — я никого не видела, кто бы так мог. Зал просто валялся без сил от смеха. Когда она уходила со сцены, у зрителей болели лица. Она была первой, кто взял меня на разогрев на выезде. С ней я бы поехала куда угодно даром. Она пообещала мне пятьдесят баксов, просто по доброте душевной, но я пришла в восторг от того, что она хочет меня взять с собой.

А потом — года через два с половиной — я пошла на бесплатный семинар для новых комиков в клубе «Готэм», туда, где я впервые выступала со стендапом. Владелец, Крис Мацилли, пригласил туда агента и известного всей стране комика, чтобы они отвечали на вопросы где-то сотни коллег, пришедших в клуб. Я записывала как бешеная, пока Крис говорил о важности усердного труда. И тут он заявляет: «Хороший пример комика-трудяги — это Эми Шумер. Она этого еще не знает, но я порекомендовал ее в качестве нового лица на фестиваль в Монреале». Я это все слышала в первый раз. Я подпрыгнула от того, что Крис вообще знает, как меня зовут. И чуть не расплакалась, потому что он был первым серьезным человеком, который дал мне понять, что считает меня особенной.