— Отлично, — ответил Микаэль без большого энтузиазма.
В это время он сидел за кухонным столом и ласкал пятнистую кошку, которая взяла за привычку раз в несколько дней появляться и ночевать у Микаэля. От живущей через дорогу Хелен Нильссон он узнал, что кошку зовут Червен и она никому не принадлежит, а просто бродит от дома к дому.Со своим работодателем Микаэль встречался почти ежедневно. Иногда разговор был кратким, а иногда они часами обсуждали исчезновение Харриет Вангер и всевозможные детали в частном расследовании Хенрика.Порой беседа состояла в том, что Микаэль выдвигал какую-нибудь теорию, а Хенрик ее опровергал. Микаэль пытался оставаться беспристрастным, но вместе с тем чувствовал, что в какие-то моменты его страшно увлекала головоломка, в которую вылилось событие почти сорокалетней давности.Перед приездом сюда Микаэль заверял Эрику, что будет параллельно вырабатывать стратегию борьбы с Хансом Эриком Веннерстремом, но за месяц пребывания в Хедестаде ни разу не открыл старые папки, содержимое которых привело его в суд. Напротив, обо всем этом он старался забыть. Начиная думать о Веннерстреме и своем собственном положении, он каждый раз приходил в глубочайшее уныние и полностью утрачивал интерес к жизни. Между приступами увлечения он даже беспокоился, уж не становится ли и сам таким же чокнутым, как старик. Его профессиональная карьера рассыпалась, как карточный домик, а он засел в глуши и посвятил себя охоте за призраками. Кроме того, ему не хватало Эрики.Хенрик Вангер присматривался к своему помощнику со сдержанным беспокойством. Он чувствовал, что временами Микаэль Блумквист бывает не в себе. В конце января старик принял решение, удивившее его самого. Он поднял трубку и позвонил в Стокгольм. Разговор затянулся на двадцать минут, и речь шла в основном о Микаэле Блумквисте.Потребовался почти месяц, чтобы Эрика перестала злиться. Она позвонила в один из последних дней января, в десять часов вечера.— Сколько еще ты собираешься там сидеть? — спросила она вместо приветствия.
Ее голос из телефонной трубки раздался так неожиданно, что Микаэль сразу не нашелся с ответом. Потом он улыбнулся и поплотнее закутался в одеяло.— Привет, Рикки. Тебе стоило бы побывать здесь самой.
— Это еще зачем? Жизнь у черта на куличках обладает особым очарованием?
— Я только что почистил зубы ледяной водой. Все пломбы зудят.
— Сам виноват. Но в Стокгольме тоже собачий холод.
— Рассказывай.
— Мы лишились двух третей постоянных рекламодателей. Никто прямо ничего не говорит, но…
— Знаю. Составляй список тех, кто откалывается. Когда-нибудь мы расскажем о них в соответствующем репортаже.
— Микке… я все подсчитала, и если у нас не появятся новые рекламодатели, к осени мы обанкротимся. Только и всего.
— Скоро все изменится к лучшему.
Она устало усмехнулась на другом конце провода:— Тебе хорошо это утверждать, сидя в лапландской дыре.
— Послушай, до ближайшей саамской деревни по меньшей мере километров пятьсот.