Девушка с зелеными глазами

Я затихла, не зная, что еще сказать, но больше пораженная тем, что рада этой новости. Я не знала почему, ведь я не испытываю никаких чувств к Люку. Я не могу к нему ничего испытывать.

— Все в порядке, — легко ответил он. — Мы изменились, такое случается.

Я сжала его руку, и мы стали смотреть на неспокойную воду, борющуюся с деревянными брусьями морского заграждения. Глядя на мутную воду покрытую желтоватой пеной, я почувствовала, как по моей спине колючками спускается страх, предчувствие какого-то происшествия.

— Мне кажется, будто я проваливаюсь в бездну, — без вступлений сказала я. — И Женевьева со мной, но она не хочет спастись, а хочет только, чтобы я ушла с ней.

Люк сунул руки глубже в карманы.

— Сны — это просто проекции наших подсознательных страхов…

Неожиданно начался дождь, и нам пришлось, задыхаясь, бежать к машине. Люк включил дворники, и некоторое время мы молча наблюдали восхитительную картину: ревущее волнами море во всей своей мощи и неразличимый горизонт, сотканный из серого тумана над водой и бескрайнего неба.

— Все это слишком далеко зашло, — сказала я с необычной для себя непреклонностью. — Поджог здания меняет все. Я должна попытаться остановить Женевьеву. Покончить с этой чертовщиной раз и навсегда.

Люк удивленно поднял брови и выжидательно уставился на меня.

— Звучит очень решительно.

Я с суровым видом кивнула.

— Я слишком долго это откладывала. Теперь я точно знаю, что должна делать дальше.

— Мам?

Она слонялась по дому в пижаме. Я обманывала себя, что ей становится лучше, доказательства обратного смотрели мне прямо в лицо: ввалившиеся глаза, новые морщины от переживаний, появившиеся за ночь, и беспокойный взгляд. Она была вся на нервах, и малейший шум заставлял ее подпрыгивать на месте.

— Мама, нам надо поговорить. Ты должна объяснить мне, в чем дело.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Две нетронутые чашки кофе остывали на столе, а мы вдвоем сидели у огня. На улице завывал ветер, и по окнам хлестал проливной дождь. Я была слегка раздражительна от нетерпения, хотя знала, что не стоит торопить ее. Она никак не могла собраться с духом и начать, и я испугалась, что она может передумать, но в конце концов она глубоко вздохнула.

— Когда ты родилась, я жила под Йорком.

Я не должна была знать этого, поэтому постаралась выглядеть как можно более удивленной.

— Ты хочешь сказать, что я родилась не здесь?

— Нет… Я была еще студенткой, когда забеременела, и скрывала это ото всех так долго, как могла. Я не рассказывала тебе, потому что… не была уверена.

Мама с тоской посмотрела на меня, и мне стало интересно, помнит ли она моего отца, о котором никогда ничего не рассказывала.

— Почему ты скрывала свою беременность?

Она сжала кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

— Родители… Бабушка и дедушка были достаточно строгими, и они так радовались, когда я поступила в университет, я не могла их подводить.

— Ты жила в общежитии? — невинно спросила я.

— Нет, все места раздали первогодкам. Единственное жилье, которое мне удалось заполучить, было за городом. Грязная комната в большом старом доме с пятью другими такими же обшарпанными комнатами. Сырость, мыши, обои слезали клоками…

Мама взяла чашку и сделала глоток, пролив немного кофе на свой свитер, но даже не заметила этого. Она замолчала, и я поняла, что мне придется уговаривать ее и нужно очень аккуратно подбирать слова.

— А это место… я хочу сказать… возможно ли, что оно как-то связано с Грейс, или Женевьевой, как она себя сейчас называет?

— Я не могу утверждать этого, — сказала мама с отчаянной надеждой в голосе. — Все это просто может быть ужасным совпадением, только и всего. Нет никаких доказательств, кроме имени.

Она говорила мне одно, но ее глаза говорили совсем другое. Был только один способ выяснить происхождение Женевьевы раз и навсегда. Я укрепляла свою решимость, понимая, что стою на пороге чего-то очень важного.

— А ты могла бы вспомнить дату рождения Грейс?

Мама тут же назвала дату, чем несказанно меня удивило, но я подумала, что раз она всего на четыре дня отстоит от моей даты рождения, то поэтому так ей и запомнилась.

— Тогда нет никаких сомнений, — решительно сказала я. — В колледже подтвердили дату рождения Женевьевы по компьютерным данным. Женевьева и Грейс — это одна и та же девушка.

Мама едва отреагировала, и я поняла, что глубоко внутри это уже не является для нее новостью. Но у меня в желудке защемило, и появлялись дикие мысли в голове, когда я вспоминала о фотографии неизвестного ребенка. У мамы была послеродовая депрессия, и она не понимала, что происходит, и мать Женевьевы обманом заставила ее взять маленького больного ребенка, а себе оставила сильного и здорового, или они предприняли сумасшедший эксперимент, решив поменяться детьми и посмотреть, что получится. Это было полным безумием, и я желала узнать правду, но было очень важно не напугать маму. Я несколько раз выдохнула и сосредоточилась.

— Ты хорошо знала мать Женевьевы?