Девушка с жемчужиной

Может быть, она заметила, что с моим приходом белье стало чище и лучше выбелено на солнце. Или что выбранное мной мясо было лучшего качества. Или что хозяин доволен чистотой в своей мастерской. Первые две причины были несомненны. Насчет третьей я оставалась в неведении. Когда он наконец заговорил со мной, речь пошла не об уборке.

Я старалась приписывать заслуги за хорошее ведение хозяйства другим. Мне вовсе не хотелось наживать врагов. Если Марии Тинс нравилось мясо, я говорила, что Таннеке отлично его приготовила. Когда Мартхе сказала, что ее фартук стал белее, я сослалась на яркое летнее солнце, которое лучше отбеливает белье.

Катарину я по возможности избегала. Она невзлюбила меня с того самого дня, когда пришла к нам на кухню и увидела, как я режу овощи. Не улучшала ее настроение и беременность, которая превратила ее в неуклюжую толстуху и не давала чувствовать себя изящной хозяйкой дома, какой она себя представляла. Кроме того, лето было жарким, и ребенок у нее в чреве был очень беспокойный и начинал толкаться, когда она ходила. Во всяком случае, так она говорила. Чем больше становился ее живот, тем более усталой и угнетенной она выглядела. Она все позже и позже вставала по утрам, и Марии Тинс пришлось забрать у нее ключи, чтобы отпирать мне дверь мастерской. Нам с Таннеке доставалось все больше работы, которую раньше делала Катарина, — приглядывать за девочками, покупать продукты для дома, менять подгузники Иоганну.

Однажды, когда Таннеке была в хорошем настроении, я спросила ее, почему хозяева не наймут больше слуг, чтобы жизнь для всех стала легче.

— У них такой большой дом, — сказала я. — У твоей хозяйки хорошее состояние, а хозяин зарабатывает большие деньги на картинах — неужели они не могут позволить себе еще одну служанку? Или повариху.

— Как же! — фыркнула Таннеке. — Им и ты-то едва по карману.

Я удивилась — каждое воскресенье я уносила домой такую жалкую горстку монет. Мне придется работать много лет, чтобы позволить себе такую вещь, как желтая накидка, которую Катарина хранила аккуратно свернутой у себя в шкафу. Мне не верилось, что у них мало денег.

— Конечно, они найдут деньги, чтобы платить няне, когда появится новый ребенок, — добавила Таннеке с осуждающим видом.

— Зачем им няня?

— Не няня, а кормилица.

— Госпожа не может сама кормить ребенка? — тупо спросила я.

— У нее не было бы столько детей, если бы она каждого кормила грудью. Пока кормишь, нельзя забеременеть — ну ты понимаешь?

— Да? — В этом я как раз понимала очень мало. — Она что, хочет, чтобы у нее еще были дети?

Таннеке усмехнулась.

— Иногда мне кажется, что она наполняет дом детьми, потому что хотела бы наполнить его слугами, но не может. — Она понизила голос: — Дело в том, что хозяин не зарабатывает на слуг. За год он пишет в среднем три картины. А иногда и две. С такой работы богатства не наживешь.

— Разве он не может рисовать быстрее?

Задавая этот вопрос, я уже понимала, что он не станет рисовать быстрее. Он будет тратить на картину столько времени, сколько сочтет нужным.

— Госпожа и молодая хозяйка иногда ссорятся из-за этого. Молодая хозяйка хочет, чтобы он рисовал быстрее, а моя госпожа говорит, что это его погубит.

— Мария Тинс — очень мудрая женщина.

Я давно уже поняла, что мне можно говорить Таннеке все, что захочется, лишь бы я хвалила Марию Тинс. Таннеке была ей бесконечно преданна. А Катарина ее раздражала. Когда у Таннеке было хорошее настроение, она советовала мне, как обходить ее приказания:

— Не обращай внимания на ее слова. Когда она тебе что-нибудь говорит, смотри на нее пустым взглядом, а потом делай по-своему или как тебе говорит моя хозяйка или я. Катарина никогда не проверяет и не замечает, выполнили ли ее приказания. Она дает их, потому что считает, что так полагается. Но мы-то знаем, кто наша настоящая хозяйка — и она тоже это знает.

Хотя Таннеке часто была со мной груба, я скоро поняла, что это не стоит принимать всерьез — она никогда не злилась долго. У нее непрерывно менялось настроение — может быть, оттого, что она столько лет лавировала между Катариной и Марией Тинс. Хотя она так уверенно рекомендовала мне не обращать внимания на приказания Катарины, сама она не всегда следовала собственному совету. Резкости Катарины расстраивали ее. И хотя Мария Тинс была справедливой женщиной, она никогда не защищала Таннеке от нападок Катарины. Я вообще ни разу не слышала, чтобы Мария Тинс за что-нибудь выговаривала дочери — хотя это могло бы быть той полезно.

Кроме того, Таннеке была небрежна в выполнении своих обязанностей. Может быть, Мария Тинс, несмотря на это, ценила ее за преданность. Углы комнат никогда не подметались, мясо часто подгорало с одной стороны и оставалось сырым с другой, кастрюли чистились кое-как. Мне трудно было себе представить, на что была похожа мастерская, когда в ней прибиралась Таннеке. Хотя Мария Тинс редко выговаривала Таннеке, они обе знали, что она заслуживает выговора, и оттого Таннеке не чувствовала себя уверенной и чуть что принималась оправдываться.