Девушка с жемчужиной

На этот вопрос я ответила так же, как ее отец — повернулась и пошла к кухне, снимая по дороге шаль. Я боялась сказать правду — боялась ему навредить. Я уже понимала, что никому не надо знать, что он дал мне поручение.

Расскажет ли Корнелия матери о том, что видела? Хотя она и очень молода, она так же расчетлива, как ее бабушка. Возможно, она пока промолчит, дожидаясь подходящего момента.

Ответ я узнала через несколько дней. Было воскресенье, и я спустилась в свою подвальную спальню и открыла сундучок, чтобы достать воротник, который для меня вышила матушка. И сразу увидела, что в моих вещах кто-то рылся — воротники были сложены неаккуратно, одна из моих рубашек скомкана и засунута в угол, черепаховый гребень вытряхнут из носового платка, в который я его завернула. Но зато платок вокруг подаренного мне отцом изразца был завернут чересчур тщательно. Тут что-то не так. Когда я развернула носовой платок, плитка распалась на две части. Она была разломана пополам, так что мальчик и девочка оказались на разных половинах. Мальчик теперь глядел в никуда, а девочка сидела одна, скрыв свое лицо под капором.

Я заплакала. Корнелия и понятия не имела, какое зло она мне причинила. Я бы меньше расстроилась, если бы она оторвала у фигурок головы.

Хозяин стал давать мне и другие поручения. Однажды он попросил меня на обратном пути с рыбного ряда купить ему у аптекаря льняного масла. Он велел поставить масла у основания лестницы, чтобы не беспокоить его во время сеанса. По крайней мере он так сказал. Возможно, он понимал, что или Мария Тинс, или Катарина, или Таннеке заметят, что я поднялась в мастерскую в неурочное время.

В этом доме хранить секреты было нелегко. В другой раз он попросил меня купить у мясника свиной мочевой пузырь. Я сначала не поняла, зачем он ему нужен, но потом он велел мне после окончания уборки выкладывать для него нужные краски. Он выдвинул ящики из комода, стоявшего около мольберта, и показал, где хранятся разные краски, называя каждую. Многие слова были мне незнакомы: ультрамарин, вермильон, массикот. Коричневая и желтая земляные краски, черная жженая кость и свинцовые белила хранились в маленьких глиняных горшочках, завернутых в пергамент, чтобы краски не высохли. Более ценные краски — синие, желтые и красные — хранились в мешочках из свиного пузыря. В мешочке была проткнута дырка, чтобы краску можно было выжимать по мере надобности. Эти дырки затыкались гвоздем.

Однажды утром, когда я убиралась в мастерской, хозяин пришел раньше времени и попросил меня встать на место дочери булочника, которая заболела.

— Мне хочется кое-что уточнить, — объяснил он, — и надо, чтобы там кто-то стоял.

Я послушно встала на указанное место, положив одну руку на ручку кувшина, а другую на слегка приоткрытую оконную раму, откуда мне в лицо и грудь дуло холодом.

Может быть, поэтому дочь булочника и заболела, подумала я.

Он открыл все ставни, и в комнате было светло, как никогда.

— Опусти подбородок, — сказал он. — И смотри не на меня, а вниз. Вот так. Не шевелись.

Он сидел за мольбертом, однако не взял в руки ни палитру, ни кисть, ни нож. Он просто сидел, сложив руки на коленях, и смотрел.

Я покраснела. Мне и в голову не приходило, что он будет так внимательно смотреть на меня.

Я попыталась думать о чем-нибудь другом. Посмотрела в окно и там увидела баркас. Им правил тот же самый человек, который в мой первый день службы помог мне достать ведро. Сколько с тех пор изменилось! Тогда я еще даже не видела ни одной его картины. А теперь я ему позирую.

— Не смотри ни на что за окном, — сказал он. — Мне видно, что это тебя отвлекает.

Я попробовала ни на что не смотреть и думать о чем-нибудь другом. Я вспомнила день, когда мы всей семьей отправились за город собирать лекарственные травы. Потом подумала о том, как на Рыночной площади повесили женщину, которая в пьяной ярости убила свою дочь. И о том, как на меня в последний раз посмотрела Агнеса.

— Ты слишком много думаешь, — сказал он, поерзав на стуле.

У меня было такое чувство, будто я выстирала полное корыто простыней, но не сумела отмыть их добела.

— Извините, сударь. Я не знаю, что мне делать.

— Попробуй закрыть глаза.

Я закрыла глаза. Через минуту мне стало казаться, что я прикована к оконной раме и кувшину. Потом я ощутила стену у себя за спиной, стол слева и сквозняк из окна.

Наверное, то же самое ощущает отец, подумала я. Кругом пространство, и его тело знает, где что расположено.

— Теперь хорошо, — сказал он. — Очень хорошо. Спасибо, Грета. Можешь продолжать уборку.

Я никогда раньше не видела, как начинается работа над картиной. Я думала, что художник просто рисует то, что видит, используя краски, которые перед ним.