Девушка сбитого летчика

– Не знаю, Савелий. Но, согласись, странное совпадение. И, кроме того, он поехал с ней в район новостроек, к черту на кулички. Почему? Я вижу только одну причину: он чужой в городе и идти ему было некуда. И гастролер-Стрелок сюда вписывается как нельзя лучше. И жертва на глазах.

Савелий нахмурился, соображая.

– Подожди, Федя, ты говоришь, он ушел, не попрощавшись, а ведь, если он Стрелок, ему нужно продолжить знакомство, подойти поближе, попытаться еще раз, а он исчез. Я не понимаю…

– Ты прав, Савелий, поступок странный, – не мог не согласиться Федор. – Может, он спешил? Я думаю, что так просто он не исчезнет, и попросил Анну пожить пока у подруги.

– Но ведь он знает ее адрес!

– Я понимаю, Савелий, но это лучше, чем ничего. Все-таки их двое.

– И что ты теперь?

– Что я теперь? Есть у меня парочка идей, Савелий, которые нужно проверить…

Глава 15 Дрезденское сердце

Знакомый ювелир Федора, Павел Семенович – знакомства у Федора были самые разнообразные, во всех социальных сферах, и зачастую весьма странные, – рассмотрел картинки и сказал, ткнув пальцем в изображение медальона:

– Вот это интересная штучка, Федя.

– Это? Серебряный медальон?

– Во-первых, Федя, это не серебро, а, скорее всего, платина. Мне бы его увидеть, тогда скажу точно. Во-вторых, он довольно старый, середина восемнадцатого века примерно – там должно быть клеймо мастера. И в-третьих, это так называемое «Дрезденское сердце», очень популярное в свое время. Этот медальон всегда с камешком, как и этот. Я на своем веку видел такой медальон только раз.

– «Дрезденское сердце»? Откуда такое название?

– По имени знаменитого Дрезденского зеленого алмаза. Зеленые алмазы – большая редкость, а этот, Федя, уникум и практически бесценен. Привезли его из Индии в начале восемнадцатого века. До обработки в нем было около ста каратов; после обработки осталось сорок. Хранится это чудо в Дрездене, потому и название такое. И примерно в это же время в Европе вошли в моду медальоны в виде сердца с зеленым камешком, якобы осколком Дрезденского алмаза. Из платины, как правило, бриллиант выглядит красивее в белом металле. Их было довольно много, а сейчас это, как ты понимаешь, большая редкость.

– А камешки в медальоне – всегда зеленые алмазы?

– Я думаю, камешки разные, но всегда зеленые. На всякий карман. В том числе и алмазы, конечно, но вряд ли осколки того. Если вот это, – он снова ткнул пальцем в фотографию, – зеленый бриллиант… по виду здесь примерно четверть карата, то цена его… боюсь даже сказать, какая. Плюс историческая ценность.

– Но камешек там не зеленый, а скорее бесцветный, – заметил Федор.

– Он может быть почти бесцветный, нет двух одинаковых. Темнее, светлее… не суть. Принеси, хотелось бы взглянуть. А если нужен покупатель… я готов помочь.

Распрощавшись с ювелиром, Федор поспешил в больницу к Коле Астахову. Савелий был уже там.

– Федя! – обрадовался он. – Проходи, только тише. По-моему, Коле лучше!

– Он пришел в себя?

– Пока нет, но, понимаешь, я чувствую… и дыхание другое, и лицо… Посмотри сам!

Некоторое время они, наклонившись, рассматривали лицо Коли. Им казалось, что оно уже не такое бледное, ожившее, и дыхание… действительно другое, не такое тяжелое.

– Как, по-твоему, он нас слышит? – спросил Савелий.

– Знаешь, Савелий, некоторые психиатры считают, что даже в коме человек способен воспринимать информацию. Человеческий мозг до сих пор терра инкогнита[6] и посложнее компьютера. Может, и слышит. Они даже рекомендуют разговаривать с такими больными, создавая таким образом положительную ауру…

– Я тоже думаю, что Коля слышит и знает, что мы здесь.

Они помолчали немного.

– Он скоро поправится, – вдруг сказал Савелий, сглотнув. – И мы будем снова приходить в «Тутси»… Знаешь, Федя, мне звонил хозяин, Митрич, спрашивал, как Коля. Ему рассказал охранник Славик, твой бывший студент. Пока Коля в больнице и вообще, после того, что случилось… я понял одну вещь, Федя… Я понял, что жизнь состоит из маленьких радостей, которые мы часто не ценим и воспринимаем как данность, понимаешь? А когда они уходят, мы страдаем. Я все время вспоминаю, как мы собирались, ты, Коля, я…

Голос Савелия дрогнул, и, к изумлению Федора, он вдруг заплакал.

– Савелий, прекрати! – воззвал Федор, чувствуя, как перехватило горло. – Ты же сам сказал, что Коля нас слышит. Не хватало, чтобы мы с тобой вдруг разревелись на па́ру, как две истерички. Представляешь, что он сказал бы? Ты же сам говоришь, что он выглядит не так, как вчера. И дыхание… тоже ровнее. Хочешь, пойдем к Митричу… прямо сейчас? Посидим, поговорим…

– Нет, Федя, без Коли… если он… – Савелий запнулся. – Без Коли я никогда больше туда не пойду. Я видел доктора Мищенко, спросил про Колю, а он…

– Он… что? Что он сказал?

– Ничего! Он просто пожал плечами и убежал. Он все время убегает. Он ничего не знает или знает, но не хочет говорить. Я читал, что ранение в грудную клетку очень опасно. И…

– Пошли к нему! – Федор вскочил. – Немедленно!

Но повидать хирурга им не удалось – тот был на операции.