Девушка у обрыва

— А как вы себе продлеваете жизнь? — заинтересовался я. — Может, вы знаете какие-нибудь старинные лекарства, травы?

— И лекарство одно знаю, и о смерти и всякой ерунде не думаю, вот и продлеваюсь. А как тебя величать-то?

— Величать — значит звать, — сказал я. — Меня зовут Матвей Людмилович.

— А меня — Степан Степанович. Я этих материнских отчеств не признаю, — добавил он с доброй стариковской усмешкой. — Завели новые моды — женские отчества, корабли с парусами, на конях по дорогам скачут… Нет, мне, старику, к этим новинкам уже не привыкнуть.

Окончив свою речь, Смотритель выдвинул ящик стола и вынул оттуда кожаный мешочек и пачечку бумаги.

— Что это такое? — заинтересовался я.

— Это кисет, а в кисете — махорка. Самосад.

— Как, неужели вы Чекуртаб? — изумился я. — И ещё в такие годы!

— Никакой я не Чекуртаб, а просто курящий. Напридумывали словечек!

Он ловко загнул край одной бумажки, положил туда табаку, затем свернул бумажку в трубочку — и закурил. Тяжёлый синий дым пополз ко мне, и я расчихался. В это время в лесу послышался выстрел.

— Был заяц — нету зайца, — затягиваясь сказал старик. — Твой приятель не промахнётся. А ты — цирлих-манирлих.

— Что это такое — цирлих-манирлих? — спросил я. — Что означает эта фольклорная идиома?

— Так, ничего, — ответил старик. — Это я просто так. Дядя шутит.

— Может быть, это ругательство? — обрадовался я. — Не стесняйтесь, пожалуйста, обругайте меня ещё как-нибудь.

— С чего же мне тебя ругать, ты плохого мне не сделал. Да и не под градусом я. Вот лекарства своего приму — тогда, может, поругаюсь. Идём, я тебе аптеку свою покажу, где лекарство моё варится.

Он повёл меня на кухню, а из кухни — в небольшую пристройку. Там сильно пахло чем-то. Запах был какой-то странный — и неприятный, и в то же время чем-то приятный. На старинной электрической плите стояли объёмистые баки, тянулись трубки. Из одной трубочки в пластмассовую миску капала пахучая жидкость.

— Что это? — спросил я. — Химическая лаборатория?

— Она самая, — бодро ответил старик, отливая из миски в стакан жидкость и протягивая мне.

Я медлил, начиная подозревать самое худшее.

— Да ты бери, пей. Как слеза! К своему будущему дню рождения гоню. Выпей ты, а потом и я хватану!

— Вы — Чепьювин! — воскликнул я. — Как несовместимо это с вашим почтённым возрастом!

— Пей, — ласково повторил старик. — А то обидишь меня.

— А вы скажете мне бранные выражения?

— Скажу, скажу. Только пей. Всё скажу.

Решив пожертвовать своим здоровьем для науки и не желая обижать старика, я сделал несколько глотков. Сперва мне было противно, но затем это чувство начало проходить.

— Пей да закусывай! — отечески сказал Смотритель, сунув мне в руку кусок сыра.

Я закусил и, чтобы не обижать старика, выпил стакан до дна. Мне стало совсем хорошо и весело. Это было новое состояние души и тела. Затем выпил и старик, и мы вернулись в комнату.

— Нейдёт что-то охотничек-то наш, — сказал Смотритель. — И девчонка куда-то делась, верно, в лес побежала… А парень он, видать, с головой. Отобьёт он её у тебя. Я-то заметил, как она на него поглядывает. Даст она тебе отскоч.

— Что это такое «отскоч»? — спросил я.

В ответ старый Чепьювин запел нетвёрдым голосом:

Эх, сама садочек я садила,
Сама, как вишенка, цвела,
Сама я милого любила,
Сама отскоч ему дала.

И закончил так:

— Отошьёт она тебя — вот что. Забудет — и вся недолга.

— Вы мне обещали обругать меня некоторыми фольклорными словами, — напомнил я старику.

— Это пожалуйста, это мы за милую душу, — ответил Чепьювин. — Этого добра я много помню. Бывало, дед мой как начнёт загибать, а я запоминаю.

И Смотритель действительно стал произносить бранные слова, а я их повторял, — и мой карманный микромагнитофон записывал. СОСУД пополнялся.

Но в это время в комнату вошёл Андрей, а за ним Нина, и наша беседа со старым Чепьювином прервалась. Андрей поставил ружьё в угол, отдал убитого зайца Смотрителю, и тот понёс его на кухню.

— Неприятно было его убивать, — сказал Андрей. — Они совсем ручные… А что это с тобой? — спросил он, пристально поглядев на меня.

— Со мной ничего, — ответил я и неожиданно для себя самого запел:

Эх, сама садочек я садила,
Сама, как вишенка, цвела…

— Что с тобой творится? — засмеялась Нина. — Никогда я тебя таким не знала.

— Э, да он выпил! Он стал Чепьювином! — догадался Андрей. — Вот тебе и будущий Профессор.

— Только для пользы науки! — заплетающимся языком сказал я. — Только ради пополнения СОСУДа!

В этот миг появился старый Чепьювин, неся полный стакан своего «лекарства». Он преподнёс его Андрею.