Девушка у обрыва

– Мы подыщем тебе супругу, исцелённый! – присоединился Кулчемг. – И не какую-то там Колланчу, которая по древнему жреческому закону не имеет права выйти замуж и обязана зарабатывать себе пропитание, доставляя желающим ночную радость, – нет, мы подберём тебе скромную вдову. И твоим друзьям подыщем жён!.. Дарователю ступеней, мы, конечно, сосватаем красавицу…

– Между прочим, его завтра берут в море, – вставил я. – А послезавтра я…

– Как это в море?! – удивился Кулчемг. – Но ведь начинается сердитый сезон!.. Впрочем, твой товарищ – святой. Святых бури боятся.

Я сразу же припомнил, что утром Барсик сказал то же самое – насчёт святого и бури. Мне стало не по себе. Сразу же после обеда я, удалившись в палату, связался с Белобрысовым по переговорнику и сказал ему, что Барсик согласился на рыбалку, исходя из ложной предпосылки.

– Он верит в твоё божественное счастье, но ведь если на самом деле начнётся шторм…

– Ты, Степан, хоть и воист, но типичный перестраховщик! – огрызнулся мой друг. – В небе ни облачка, а ты раскаркался: «…шторм, шторм…» Да меня здесь последним слабаком сочтут, если я на попятный пойду! А ежели ветер поднимется – ну и что ж. Покачает – и всё.

Браток, учти для ясности,
Планируя судьбу,
Что в полной безопасности
Ты будешь лишь в гробу.

– Паша, но ты должен доложить Чекрыгину о своём завтрашнем выходе в море!

– Чекрыгину нынче не до нас: он из старого жреца, у которого живёт, часами выпытывает всякие подробности о старинных религиозных обрядах. Вот вернусь с рыбалки и доложу ему, где был. А ты сегодня не вздумай ему о моих планах намекать! Это с твоей стороны просто некрасиво будет.

Увы, следуя (ложному в данном случае) чувству товарищества, я не связался в тот день с Чекрыгиным, не предупредил его о намерениях Павла.

И вот настало утро нового дня. Одномачтовый беспалубный ботик Барсика имел косое, сходное с бермудским, парусное вооружение. Руль заменяло кормовое весло-гребок; имелась и пара распашных. Когда судёнышко на вёслах отвалило от пирса, Павел, сидевший на носовой банке, бросил мне плазменный меч (который я вручил ему – на всякий случай – перед отплытием).

– Лови, Стёпа, свой хынжал! – шутовски произнёс он. – Тошнит меня от техники, слишком уж защищены мы от всего, а разве в этом счастье?! – И громко проскандировал: –

Радость скачет глупой кошкой
Через тысячи преград,
А преграды уничтожь-ка —
Ничему не будешь рад.

Я был огорчён ностальгическим поступком моего друга, но заново вручить ему защитное оружие уже не мог.

Выйдя на открытую акваторию, иномиряне подняли парус и взяли галфвинд правого галса. Судёнышко, весьма лёгкое на плаву, всё же двигалось очень медленно, даже медленнее, чем на вёслах; ветер не превышал одного балла по земной шкале Бофорта.

Жена Барсика с двумя дочерьми-двойняшками десятилетнего возраста и годовалым малышом на руках проводила мужа в плаванье и теперь возвращалась в посёлок. Шагая рядом, я стал расспрашивать её о местных нравах и поверьях. Она отвечала подробно и благожелательно. Затем вдруг, вне всякой связи с предыдущим разговором, заявила, что нынешним утром старый смотритель маяка, вернувшись с вахты, сообщил: ночью маячный огонь дважды «поклонился земле» («торопчтутобогр»), а это скверное предзнаменование. Но Барсик верит, что святость Поющего во сне – сильнее бури.

– Будем надеяться, что шторма не случится просто по метеорологическим условиям, – высказался я. – Смею вас уверить, Павел никакой не святой.

– Ты клевещешь на него! Ты завидуешь ему! – раздражённо возразила иномирянка. – Это он поёт во сне, а не ты! Это он даровал нам ступени, а не ты!.. А ты даже перед Колланчей кукши-лакукши! (Это выражение приличнее всего перевести словом «сплоховал».)

В полдень я связался с Павлом по переговорнику.

– Ни рыбы, ни ветра, – пожаловался он. – Но будем надеяться, что эта невезуха кончится.

Жизнь состоит из деяний и пауз,
Смена событий порой незаметна, —
Но тосковавший в безветрии парус
Всё же дождётся счастливого ветра!

Оптимистическое предсказание моего друга не сбылось. Ветер, которого дождался парус, не был счастливым. После полудня он начал свежеть, ещё через час стал крепким, затем перевалил за девять баллов. А вскоре я понял, почему островитяне не строят домов, предпочитая им пещеры: дома развалились бы под напором бурь. Во время штормов обитатели пещер плотно задраивают двери и световые колодцы и не кажут носов из жилья.

С большим трудом упросил я лекаря выпустить меня из каменной квартиры и, поднявшись на вершину жилого холма, вцепился в низкорослое дерево, чтобы меня не унесло дыханием урагана.

Валы, огромные, как на картине Хокусаи, шли по океану. Они перекатывались через скалы, ограждавшие бухту. Расстегнув ворот комбинезона, я крикнул в переговорник: