Девушка в башне (ЛП)

Вася не могла это вынести.

– Нет! – закричала она, бросилась к Ольге, отбила ее протянутую руку и обняла

сестру. – Живи, Оля, – прошептала она. – Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.

Глаза бога смерти сузились.

– Я умру ради ребенка, Вася, – сказала Ольга. – Я не боюсь.

– Нет, – выдохнула Вася. Она вроде слышала голос Морозко, но ей было все равно,

что он скажет. Между ней и сестрой бежал поток любви, гнева и потери, и все остальное

было забыто. Вася потянула изо всех сил и вернула Ольгу в купальню.

Вася пришла в себя, пошатнувшись, оказалась прислоненной к стене купальни.

Занозы были в ее руках, волосы прилипли к лицу и шее. Потная толпа окружала Ольгу,

словно душила руками. Среди них стоял один, одетый в черное, произносил последние

слова голосом, что легко заглушал всех. Золотые волосы мерцали во тьме.

Он? Вася в ярости прошла по жаркой комнате, растолкала толпу и взяла сестру за

руки. Священник резко замолк.

Вася не думала о нем. Вася видела перед глазами другую темноволосую женщину,

другую купальню, другого ребенка, убившего мать.

– Оля, живи, – сказала она. – Прошу, живи.

Ольга пошевелилась, ее пульс забился под пальцами Васи. Ее мутные глаза

открылись.

– Головка! – закричала повитуха. – Еще толчок…

Ольга посмотрела в глаза Васи, а потом ее глаза расширились от боли, ее живот

рябил, как вода в бурю, а потом выскользнул ребенок. Ее губы были голубыми. Она не

двигалась.

Тревожная тишина сменилась криками облегчения, повитуха очистила девочку,

вдохнула ей в рот.

Она не двигалась.

Вася перевела взгляд с серого тельца на лицо сестры.

Священник прошел, оттолкнув Васю. Он налил масла на голову ребенка, начал

крестить.

– Где она? – лепетала Ольга, протягивая слабые руки. – Где моя дочь? Покажите.

Ребенок все еще не двигался.

Вася стояла там с пустыми руками, ее толкала толпа, пот стекал по ее ребрам. Жар

ярости остыл, остался пеплом на губах. Но она не смотрела на Ольгу. Или на священника.

Она смотрела на фигуру в черном плаще, что нежно забрала белого окровавленного

человечка и унесла.

Ольга издала жуткий звук, рука Константина упала, закончив ритуал: доброе дело

для ребенка. Вася стояла на месте.

«Ты жива, Оля, – думала она. – Я спасла тебя», – но у мысли не было силы.

* * *

Уставшие глаза Ольги смотрели будто сквозь нее.

– Ты убила мою ночь.

– Оля, – начала Вася. – Я…

Рука в черной мантии схватила ее.

– Ведьма, – прошипел Константин.

Слово ощущалось камнем, по тишине шла рябь после него. Вася и священник стояли

в центре безликого кольца, полного красных глаз.

В последний раз Вася видела Константина Никоновича, когда священник сжимался,

и она просила его уйти – вернуться в Москву, Царьград или ад – но оставить ее семью в

покое.

Константин вернулся в Москву, выглядел так, словно его пытали в аду. Выпирающие

кости бросали тени на его красивое лицо, его золотые волосы спутались и свисали до плеч.

Женщины смотрели без слов. Ребенок умер в их руках, и эти руки дрожали от

беспомощности.

– Это Василиса Петровна, – выдавил Константин. – Она убила своего отца. Теперь –

ребенка своей сестры.

Ольга за ним закрыла глаза. Одна рука придерживала голову мертвого младенца.

– Она говорит с дьяволами, – Константин не сводил с нее взгляда. – Ольга Петровна

была слишком добра, чтобы прогнать врущую сестру. И вот, что вышло.

Ольга молчала.

Вася не отвечала. Как тут защититься? Младенец был неподвижным, сжался, как

лист. В уголке сгусток пара, что мог быть маленьким толстым созданием, тоже плакал.

Священник взглянул на тусклую фигуру банника – она могла поклясться – и

побледнел сильнее.

– Ведьма, – прошептал он. – Ты ответишь за свои деяния.

Вася взяла себя в руки.

– Отвечу, – сказала она Константину. – Но не здесь. Неправильно делать это здесь.

Оля…

– Уйди, Вася, – сказала Ольга. Она не смотрела на нее.

Вася, спотыкаясь от усталости, ослепленная слезами, не возразила, когда Константин

вывел ее из купальни. Он захлопнул дверь за ними, убрав запах крови и звуки горя.

Платье Васи промокло и просвечивало, свисало с плеч. Она ощутила холод улицы и

впилась пятками.

– Дайте хоть одеться, – сказала она священнику. – Или хотите, чтобы я замерзла до

смерти?

Константин резко отпустил ее. Вася знала, что он видел все черты ее тела, ее соски

торчали через платье.

– Что ты со мной сделала? – прошипел он.

– Сделала? – Вася была ошеломлена от печали, голова кружилась от смены жары на

холод. Пот застыл на ее лице, босые ноги царапал деревянный пол. – Ничего.

– Врешь! – рявкнул он. – Врешь. Я был хорошим. Не видел чертей. А теперь…

– Видите их? – Вася была потрясена и горевала, смогла выдавить лишь горечь. Ее

руки были в крови сестры, в ужасной реальности мертвых родов. – Может, вы это с собой

и сделали своими разговорами о чертях. Не думали об этом? Идите и прячьтесь в

монастыре. Никому вы не нужны.

Он был бледен, как она.

– Я хороший человек, – сказал он. – Зачем ты меня прокляла? Зачем не даешь покоя?