И только из третьей чаши мы делаем полноценный глоток, позволяя жгучей смеси омыть язык. То есть мы пьем из девятой чаши, потому что число девять символизирует тройное счастье. Я замечаю удивление на лице Хаджиме.
Когда ритуал закончился, все дважды хлопнули в ладоши, чтобы привлечь внимание богов, дабы те стали свидетелями скорых клятв.
Священник поворачивается к Хаджиме и начинает его спрашивать: будет ли он меня любить, уважать, поддерживать и помогать мне до конца своих дней. Он просит, чтобы Хаджиме дал обещание. Именно этого я ждала. Поймет ли он? Может быть, мне надо ему перевести? Только я раскрываю рот, чтобы заговорить, как он поворачивается.
— Да, я обещаю.
Его пальцы сжимают мои, он наклоняется ко мне и говорит тихо и мелодично.
— Я обещаю любить тебя
Я изо всех сил стараюсь сдержать эмоции и слова, но мне это не удается: они все равно прорываются.
— Я буду любить тебя вечно, Хаджиме.
И все смеются, потому что я еще не должна была говорить.
Я вспыхиваю и улыбаюсь, потом перевожу взгляд на священника.
— Я тоже обещаю, — мне не нужно ждать, пока он меня спросит.
И опять раздается тихий смех.
И тогда в знак завершения церемонии священник передает каждому из нас по маленькому шелковому мешочку со свадебными благословениями.
— Пусть теперь, когда вы вместе отправитесь путешествовать по жизни в новом направлении, эти слова станут для вас ориентиром.
Не успел священник провозгласить нас мужем и женой, как Хаджиме делает это в соответствии со своими традициями: поцелуем. Даже с остатком горького напитка на его губах это был самый сладкий поцелуй в моей жизни.
Когда Хаджиме отстраняется, со всех сторон раздаются поздравления и пожелания счастья, но я ничего этого не слышу. Я зачарована его взглядом и не могу очнуться от этого не кончающегося мгновения счастья. Мы не сводим друг с друга глаз, разделяя знание, что, несмотря на то что весь мир с его предрассудками и правилами против нас, мы любим друг друга.
После церемонии здесь же, поддеревом, мы разделяем трапезу и слушаем истории. О том, как встретились Маико и Эйджи, как Исури не высыпается с рождения ребенка и обо всех многочисленных поклонниках бабушки Фумико. Мы смеемся и празднуем начало нашей новой жизни.
Ночь в разгаре, и даже светлячков одолевает дремота: их световое представление постепенно угасает. Мы прислушиваемся к стрекоту сверчков и к шепоту ветра в листве и желаем доброй ночи немногим остававшимся еще с нами гостям.
Маико встает со своим мужем Эйджи. Татсу висит у нее на плече, уже крепко уснув. Их дочь Йошико потягивается и зевает. Это был долгий вечер для всех нас.
— Маико, подожди, — я быстро подхожу к ней.
Оставшиеся фонарики бросают свет на ее круглые щеки, и от этого ее лицо становится мягче чертами.
— Что такое, Наоко?
— Я просто хотела... — я поправляю рукава, пытаясь найти слова, чтобы выразить, насколько я ей благодарна и как много значила для меня ее доброта. Во мне рождается новая волна эмоций, и у меня перехватывает дыхание. — Моей семьи тут не было, и окаасан... — слезы наполняют глаза и задерживаются на нижнем веке, грозя вылиться наружу. — Я просто хочу сказать, что ты оказала мне честь, — я сжимаю губы и кланяюсь.
Она улыбается и возвращает мне поклон. Бросив взгляд на Хаджиме, она улыбается еще шире.
— У тебя все будет в порядке.
Неужели мое волнение так заметно? Я тоже смотрю на Хаджиме, который разговаривает со своими сослуживцами, потом снова на Маико и улыбаюсь. Затем начинаю смеяться. Да, конечно, заметно. Она похлопывает меня по руке и уходит со своей семьей.
Хоть мы с Хаджиме и познали супружескую близость, это происходило украдкой и торопливо, потому что мы боялись, что нас увидят. Теперь, когда мы женаты, в нашем распоряжении вся ночь на то, чтобы узнать друг друга. Мы будем наедине как муж и жена. Больше не надо будет прятаться, не надо думать о времени. Ничто не будет нам мешать.
Я утаю от него разве что секрет, что я могу уже носить его ребенка. Но об этом я расскажу ему утром.
Сейчас же я медленно подхожу к мужу плавными шагами. Он стоит один и смотрит прямо мне в глаза.
Он устраивает фуражку под мышку и протягивает мне руку.
— Жена.
Жена. Мне нравится, как звучит это обращение в его устах. Стоит мне вложить свою руку в его, как от этого простого прикосновения пальцев во мне зажигается пламя. Так, держась за руки, мы идем к нашему маленькому домику, чуть расходясь в стороны на неровностях тропинки и снова приближаясь, но так и не разнимая рук. Краешком глаза я замечаю, что он наблюдает за мной.
— Что-то ты молчалива, — говорит Хаджиме и сжимает мне руку. — О чем задумалась?