Девушка в белом с огромной собакой

Да, время путешественников у нас давно прошло. Если у тебя нет соответствующей бумаги, тебя запросто могут объявить бродягой, асоциальным элементом и даже сумасшедшим, ведь бродяжничество, как известно, зло, а зло наказуемо. А где-то такие же безумцы всю жизнь бороздят океан на каких-то сомнительных посудинах, катаются по Африке в поисках исчезающей экзотики или ищут апокрифические сокровища. Шувалов не раз жаловался Зуеву, что его единственная мечта — путешествия — как официальная профессия вымерла. Что вид рязанской пивной или харьковского вокзала не может заменить ему Ниагарского водопада и египетских пирамид. Что двухнедельного отпуска хватает только на то, чтобы выспаться и заскучать. А отпускных денег, чтобы раздать долги и купить сыну за полтора рубля резиновую собачку с пищалкой. Зуев в таких случаях слушал внимательно и с пониманием. У него тоже была мечта, неосуществимая, как полет в соседнюю звездную систему. Зуев мечтал о выставке своих картин где-нибудь за пределами собственной комнаты в коммунальной квартире. Ну, хотя бы на бульваре под деревьями. Некоторые из знакомых считали работы Зуева странными, а кому-то они нравились. Друзья хвалили Зуева, но ему этого было мало. Он злился, и, напившись, часто рвал их, чтобы на следующий день жестоко пожалеть об этом.

Ну, мечты — мечтами, а жизнь — жизнью. И утро пришло к нашим героям в виде свирепого огненного ангела с железной пикой наперевес. Как же больно свет хлестал по глазам. Какими тесными казались Зуеву и Шувалову их черепные коробки, и какими чужими — желудки.

Чтобы проверить, спит ли его друг, Зуев громко застонал и с трудом приоткрыл один глаз. Сквозь огненное марево, маячившее перед ним, он разглядел неясные очертания Шувалова, а затем и услышал его мертвый голос:

— Вниз головой, чтоб не мучиться, — простонал Шувалов.

— Лучше в окно — вернее, — ответил ему Зуев.

Оба на некоторое время замолчали, потому что слова давались с таким трудом, будто их приходилось вытягивать из самой середины мозга ржавым рыболовным крючком. Но внизу кто-то зашевелился, и после этого послышался дребезжащий старческий голосок:

— Ребятки, а ребятки, у вас тут еще бутылочка стоит.

— Ты слышал? — простонал Шувалов.

— Ангелы поют, — ответил Зуев и попытался посмотреть вниз, но кровь, словно раскаленная ртуть, ударила в голову. — Не могу, — прошептал он, — башка лопается.

— Мальчики, а мальчики, — опять послышалось снизу.

— Вполне материальная бабка, — проговорил Шувалов.

Кряхтя и постанывая, он приподнялся на локте и, давя тошноту, жестами объяснил старушке, что надо делать. Сообразительная попутчица резво подняла вверх обе руки. В одной оказалась раскупоренная бутылка водки, в другой — стакан.

— Ангел, истинно ангел, — фальцетом пропел Шувалов, принимая спасение из рук старушки. — Может, и закусить чего найдется?

— Помидорчиков дать? — охотно предложила бабушка.

— Дать, дать, — плаксивым голосом откликнулся Зуев. — Сам съешь — потеряешь, а отдашь — сохранишь и даже приумножишь. Родненькая вы наша. Кидайте их сюда, не стесняйтесь.

Вся процедура распития заняла каких-нибудь пять минут. Старушка, сделав свое милосердное дело, вышла из купе по своим надобностям, а Зуев с Шуваловым улеглись поудобнее и принялись болтать.

— Интересно, почему это женщины, перестав быть женщинами в физиологическом смысле, становятся такими добрыми и отзывчивыми, а мужики — наоборот? — глядя в близкий потолок, спросил Шувалов. — Ведь сидела бы там молодуха или старик, позвали бы проводницу, и дело с концом.

— Да, — подтвердил Зуев. — Рождались бы они сразу старухами.

— Ну, зачем старухами? — обиделся за женщин Шувалов. — Мы же не все время водку пьем. Я так думаю, что это все от физиологии.

— Конечно, — согласился Зуев. — Хотеть им больше нечего, конкуренток нет, остается просто жить. Это, наверное, конкуренция делает их такими злыми и жадными.

— И выбор, — уточнил Шувалов. — А мужиков, наоборот, отсутствие выбора.

— И конкуренции, — добавил Зуев.

Собственно, на этом философская беседа и закончилась. Оба путешественника благополучно уснули под мелодичный стук колес и шепот ветра в вентиляционной системе. То, что им снилось в этот момент, не имеет никакой художественной ценности, а потому мы и не будем об этом говорить.

Проснулись горе-путешественники под вечер. Головы побаливали, но не так чтобы очень. Подташнивало, но без мучительных позывов — можно было терпеть. Сердобольная попутчица объяснила друзьям, что поезд следует в город Бердянск, и они уже проехали Синельниково.

— Давай выходить, — совершенно трезвым голосом сказал Зуев.

— До моря совсем ерунда осталась, — равнодушно и так же трезво ответил Шувалов.