Девушка в черном

Саале чувствовала себя беспомощно перед большим выбором, который предлагал стенд. Танел ждал в сторонке, сидя в удобном кресле и ободряюще улыбаясь ей.

Саале решила в пользу крепких черных туфель и бросила на Танела вопросительный взгляд.

Танел скорчил презрительную гримасу.

Прошло некоторое время, прежде чем Саале снова обратилась глазами к Танелу.

Парень пожал плечами. Он не был в восхищении.

Саале разглядывала остроносые, разных фасонов туфли на высоком каблуке — с бантиком, пуговицей и с ремешочками. Да, это были красивые туфли. У всех девушек уже имелись такие. У Паулы, и у Анне, и даже у старой Саары. И Саале посмотрела на Танела: может быть, эти?

Танел кивнул и подмигиванием подал знак покупать.

Стоя перед зеркалом, Саале с изумлением смотрела на свои ноги в новых туфлях — они выглядели незнакомо, эти ноги. Ее ноги относились к другому миру.

Туфли упаковали в коробку.

Перед кассой Саале развязала уголки носового платка и протянула деньги. Танел взял коробку с туфлями, но, когда они вышли на улицу, Саале сказала:

— Дай, я сама.

С широко раскрытыми, изумленными глазами шла она рядом с Танелом, натыкаясь на людей.

Дотронувшись до руки Танела, она сказала, улыбаясь:

— У меня впервые в жизни свои деньги.

Танел обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Я ужасно хочу есть, — сообщил он.

Они вошли в маленькое, узкое, похожее на коридор кафе, уселись за столик у окна, и Танел повесил свой пиджак на колышек вешалки. В эту пору свободных мест было достаточно — горожане уже давно выпили свой утренний кофе, а время обеда еще не наступило. Танел заказал целую гору булочек. Саале смотрела в окно на улицу, где разгружали машину: пачки детских платьев, перевязанные посредине веревкой.

— Что ты меня изучаешь? — спросила Саале.

— Просто так. Разве нельзя?

— Смотришь, какая я?

Танел кивнул.

— Какая?

— Милая.

Саале была удовлетворена. Ее маленькая рука, сжатая в кулак, лежала на столике, в глазах проглядывало напряжение, и временами лицо ее начинало светиться, словно солнышко, нежданно пробившееся сквозь облака. Во всяком случае, глаза Саале говорили больше, чем ее бледные губы, потому что она не была разговорчивой девушкой, порой обходилась лишь «да» и «нет». Но когда начинала говорить, ни одна мысль не оставалась невысказанной или недосказанной.

Танел весело уничтожал булочки. Всегда, когда он бывал в городе, съедал десяток за один присест. Булочки маленькие, каждая помещалась целиком во рту, а брать их приходилось двумя пальцами, будто кокетничая. В детстве Танел мечтал: когда вырастет и начнет сам зарабатывать, будет каждый день есть только булки и чайную колбасу — ничего другого.

— Саале, давай поженимся, — сказал Танел.

— С ума сошел! — ответила Саале.

— Почему — с ума сошел?

Но Саале не знала.

Выйдя из кафе, они бродили по городу, по бульварам и сделали несколько концов на трамвае, просто так — вагоны были очень красивые. Затем Танел купил себе карманный фонарик, а Саале шелковый платок в подарок Кади.

Но вечером у них вышла размолвка. Танел предложил пойти в цирк. Саале упиралась и обещала подождать Танела на улице.

— Зачем же ты хочешь испортить наш такой прекрасный день? — сказал Танел сердито и грустно.

И на сей раз желание Танела взяло верх.

Саале сидела судорожно-напряженно, распахнув ресницы и держа коробку с туфлями на коленях. Когда акробат совершал прыжок под купол, Саале вскрикнула так громко, что люди посмотрели на нее.

— Не бойся, он не сорвется, он подстрахован тросиком, видишь? — успокаивал ее Танел.

Но Саале заламывала пальцы, и лицо ее было совершенно бескровно.

Совсем другое дело танцующие лошади и веселые маленькие собачки, которые старательно изображали школу, решая задачки на сложение и вычитание. Затем на арену вышли Пом и Помидор, и Саале пришла в замешательство.

— Кто они? — спросила она испуганно, но сразу же рассмеялась.

Пом с известково-белым лицом и трагическими бровями был большим всезнайкой и любил командовать, а Помидор оказался деловитым, ужасно шумным, добросердечным и веселым. Он говорил слишком громко, все время изумлялся и проявлял неуемное любопытство. У него были ярко-рыжие волосы, встававшие дыбом от ужаса или горя, толстый красный нос, маленькие глазки, огромный бант под подбородком, рваные перчатки, туфли с такими длинными носами, что он то и дело спотыкался, нелепый, клетчатый пиджак, балахоном обвисавший на плечах, и брюки с бездонными карманами.

Бледный Пом в безграничном отчаянии жаловался другу на свои житейские неприятности: работа не ладится, денег мало, жена злюка и жизнь дала трещину.

— Уезжай! — посоветовал Помидор.

— Куда?

— На запад.

— Ты так думаешь? — спросил Пом.

— Ну конечно!

Помидор вынул из кармана громадные часы и сказал:

— Через двадцать минут отправится поезд… до Хаапсалу[3]!

В другой раз с громким плачем на арену выбежал Помидор.

— Что с тобой? — спросил Пом.

— Я ходил на выставку абстрактного искусства! — выл Помидор, и из глаз его фонтаном лилась вода, вся одежда промокла от слез.

— И это искусство так тебя растрогало? — удивился Пом.

— Да нет! — плакал Помидор и тер глаза.

— А что же?