Девушка в голубом пальто

Снаружи пасмурно, небо покрыто облаками. Я еду по узким улочкам зимнего Амстердама. Амстердам построен на каналах. Земля в Голландии низкая – даже ниже уровня океана. Столетия назад фермеры создали сложную систему водных путей – просто чтобы не дать голландцам утонуть в Северном море. Мой старый учитель обычно сопровождал этот кусок нашей истории популярной пословицей: «Бог создал мир, а голландцы создали Нидерланды». Он говорил об этом с гордостью, но для меня эта пословица была и предостережением: «Не надейся, что кто-нибудь придет и спасет нас. Мы здесь одни».

Два с половиной года назад, в начале оккупации, немецкие самолеты бомбили Роттердам, который находится в семидесяти пяти километрах к югу от Амстердама. Они убили девятьсот гражданских лиц и разрушили много зданий. Через два дня немцы прибыли в Амстердам пешком. Теперь приходится мириться с их присутствием, но нам нужно сохранить свои дома. Это никудышный обмен. В эти дни все обмены никудышные – если только вы, в отличие от меня, не знаете своей выгоды.

До моей следующей клиентки, фру Янссен, совсем близко. Она живет в большом синем доме. Раньше она жила там вместе с мужем и тремя сыновьями. Но потом один сын переехал в Лондон, другой в Америку, а третий, самый младший в семье, отправился на фронт. Там было убито две тысячи голландских военнослужащих при безуспешной попытке защитить наши границы. Страна пала в течение пяти дней. Мы больше не говорим с фру Янссен о Яне.

Интересно, был ли он рядом с Басом во время вторжения.

Меня интересует все, что связано с последними минутами мальчика, которого я любила. Был ли Ян с Басом или Бас умер один?

Муж фру Ханссен исчез в прошлом месяце, как раз перед тем, как она стала моей клиенткой. Я никогда не спрашиваю ее об этом. Он мог участвовать в Сопротивлении или просто оказался не в том месте не в то время. Впрочем, может быть, он и не умер, а пьет «большой чай»[2] в Англии вместе со своим старшим сыном. В любом случае это не мое дело – я только кое-что достаю для фру Янссен. Я немного знала ее сына Яна. Это был поздний ребенок. Он родился через двадцать лет после своих братьев, когда Янссены уже были седыми и сгорбленными. Ян всегда казался милым мальчиком.

Сейчас я решаю, что Ян был возле Баса, когда немцы вторглись в нашу страну. Да, я поверю, что Бас не умер в одиночестве. Обычно я не позволяю себе такие оптимистичные мысли.

Фру Янссен ждет у двери, и это сердит меня. Что бы вы подумали о старухе, поджидающей девушку на велосипеде, если бы были немецким солдатом, который обязан замечать все подозрительное?

– Доброе утро, фру Янссен. Вам не следует стоять здесь и ждать меня. Как у вас дела?

– Прекрасно! – звучно отвечает она, как будто произнося театральную реплику на сцене. Она нервно теребит белые пряди, выбившиеся из узла. Фру Янссен всегда закручивает волосы узлом, а очки вечно соскальзывают у нее с носа. Ее одежда вызывает у меня ассоциации со шторами или обивкой дивана. – Вы не зайдете?

– Мне не удалось раздобыть такое количество сосисок, как вы хотели, но немного есть, – сообщаю я, как только за нами закрывается дверь.

Фру Янссен передвигается очень медленно. Она опирается на палочку и теперь редко выходит из дома. Говорит, что «завела палочку», когда умер Ян. Не знаю, в чем тут дело. То ли это физическое недомогание, то ли ее сломило горе, и от этого она захромала.

Передняя комната кажется более просторной, чем обычно. В чем же дело, думаю я. Обычно между горкой с фарфором и креслом стоит маленькая opklapbed[3], скорее похожая на книжный шкаф. Ее можно раскладывать, когда кто-нибудь гостит. Я полагаю, что ее смастерил господин Янссен, как и все вещи в их доме. Мы с мамой обычно останавливались перед его мебельным магазином, чтобы полюбоваться вещами в витринах. Однако мы никогда не могли себе позволить что-нибудь у него купить. Куда же делась opklapbed? Если фру Янссен так скоро продала ее после исчезновения мужа, наверное, у нее туго с деньгами. Впрочем, это не мое дело. Если только это не значит, что она не сможет мне платить.

– Кофе, Ханнеке? – Фру Янссен направляется на кухню, и я следую за ней. Я собираюсь отказаться от приглашения, но она уже поставила две чашки. И выставила хороший фарфор, синий с белым, с знаменитым узором города Делфта. Тяжелый стол сделан из древесины клена.

– Так как насчет сосисок…

– После, – перебивает она. – Сначала мы выпьем кофе со stroopwafel[4], а потом побеседуем.

На столе жестяная коробка для кофе, покрытая пылью, от которой пахнет землей. Настоящие кофейные бобы. Интересно, как давно она их хранит? Да еще stroopwafel! Люди не делают вафли из муки по карточкам – из нее пекут только хлеб. И опять-таки ими не кормят девушек с черного рынка. Но фру Янссен наливает мне кофе в фарфоровую чашку и кладет сверху stroopwafel. От пара вафли стали мягче, и сахарный сироп между ними просочился через края.

– Садитесь, Ханнеке.

– Я не голодна, – говорю я, хотя урчание в животе выдает меня.