Девушка в голубом пальто

Что случилось с этим театром? Кресла вырваны из пола и сложены штабелями. На сцене нет занавеса – только веревки, с помощью которых его поднимали. Они свисают с блоков, покачиваясь. Вокруг темно, и лишь лампочки дежурного освещения светятся, как красные глаза. А люди! У стен – старухи на тонких соломенных матрасах. Вероятно, они спят здесь, потому что больше тут ничего нет. Молодые женщины примостились рядом с чемоданами. Здесь невыносимо жарко.

В двух шагах отсюда, по другую сторону двери, часовые беседуют о пустяках на свежем воздухе. Мой желудок сжимается – вот-вот вырвет прямо в бывшем фойе. Так вот куда привезли наших соседей! Вот куда забрали господина Бирмана и всех остальных, кто исчез!

– Пожалуйста.

Я поворачиваюсь и вижу пожилого мужчину, который обращается ко мне тихим голосом.

– Пожалуйста, – повторяет он. – Нам не разрешается разговаривать с часовыми. Но я видел, как вы только что вошли, и… Вы не знаете, меня могут послать в Вестерборк? Вчера туда отправили мою жену и детей. Говорят, меня собираются послать в Вюгт[13], но… Я сделаю что угодно, я все отдам, только бы меня послали в Вестерборк.

Я не успеваю ответить, так как меня хватают за рукав. Это женщина, которая подслушала наш разговор.

– Вы можете вынести отсюда письмо? – спрашивает она. – Мне нужно послать записку сестре. Я прибыла сюда вместе с матерью, и она умерла в комнате для больных. Просто мне хочется, чтобы сестра знала. Всего лишь письмо, пожалуйста.

– Я не могу… – начинаю я, но все новые голоса просят о помощи. Здесь темно, и лица людей скрывает тень. – Я не могу, – повторяю я. Но тут меня грубо хватают и тащат в сторону.

– Что вы здесь делаете? – шипит чей-то голос. Я пытаюсь вырваться, но руки крепко вцепились в мое пальто.

– Отпустите! – кричу я, но чья-то ладонь прикрывает мне рот. – Черт… – Ладонь соскальзывает.

– Заткнитесь, Ханнеке! Это я.

Юдит. Это же Юдит! Я узнаю голос, но собственные руки продолжают молотить воздух. Она тащит меня к двери и, взмахнув удостоверением перед часовыми, выходит из театра. Юдит стоит передо мной, скрестив руки на груди. Я жадно вдыхаю воздух, пытаясь вытеснить вонь из легких.

– Нате. – Юдит подает мне белый носовой платок. – А то вас вырвет прямо на улице.

Двое часовых за спиной у Эдит, которые меня впустили, вытягивают шеи. Их интересует, что случилось с девушкой с лекарством. Я вытираю рот, с трудом удерживаясь на ногах.

– Простите.

– Что случилось?

– Я не ожидала увидеть такое, – говорю я наконец.

– А что же вы ожидали увидеть? Отель? Кафе? Толпы людей держат взаперти много дней, и почти ни один туалет не работает. Вы думали, на сцену выйдут актеры и разыграют пантомиму?

Я не даю себе труда ответить. Что бы я ни сказала, это прозвучит наивно. Да, я была наивной. Я знала, что это центр депортации, но эти слова были абстрактными, пока я не увидела, что они значат. Сейчас я могу думать только о море лиц, окруживших меня в здании, которое когда-то было красивым театром.

Теперь я верю всем слухам, которые поведал мне Олли. Слухам о том, что происходит с людьми, которых увозят из Шоубурга и которые не возвращаются. Верю в открытки, написанные пленниками в трудовых лагерях. Их пишут, полагая, что все будет прекрасно, а потом умирают. Я воображаю одну из таких открыток – она написана детским почерком Мириам Родвелдт. Девочку заставили ее сочинить.

– Ханнеке? – Голос Юдит звучит уже не так резко. – С вами все в порядке?

– Я только пыталась найти вас и вашу кузину. – Я выплевываю слова, давясь от отвращения. – Вы сказали, чтобы я встретилась с вами здесь.

– Но я же сказала, что мы встретимся не в театре, а снаружи. – Юдит кивает на красивое каменное здание через дорогу. – Ясли при театре – на другой стороне улицы. Вы можете идти?

Все еще пошатываясь, я следую за ней через дорогу и вхожу в это здание. Я пытаюсь выкинуть из головы все, что видела. Только так я смогу сосредоточиться на цели. Мой мозг жадно впитывает все окружающее. Быть может, новая информация вытеснит увиденное в театре.

У входа в здание нет часовых. Снаружи это похоже на настоящие ясли. Мы заходим внутрь. Юная девушка в белой шапочке медсестры разгуливает по вестибюлю. На руках у нее плачущий малыш, и она пытается его успокоить. Она как-то странно на нас смотрит. Должно быть, я очень бледная и неважно выгляжу. Но, заметив Юдит, девушка улыбается.

– Ты сегодня работаешь? Я не думала, что твоя смена.

– Я просто зашла повидать Мину. И моя подруга тоже.

Юдит ведет нас в комнату, похожую на обычную палату для младенцев в больнице. В плетеных колыбелях спят или возятся малыши. Одна девушка, стоящая к нам спиной, склонилась над колыбелью. Юдит окликает ее по имени, и она выпрямляется. Рядом с высокой Юдит Мина кажется еще миниатюрнее. Но у них определенно есть сходство. У Мины такие же блестящие глаза, как у ее родственницы.

– Кузина! – Она целует Юдит в щеку. – Я как раз думала о тебе. Ты получила…

– Разрешение. Да, получила. Но они спрашивают имя и адрес – на будущее.