Девушка в голубом пальто

Я просыпаюсь. Но почему-то не на диване Олли. Последнее, что я помню, – это как сидела на этом диване. Сейчас я в постели, и в окна льется солнечный свет. Олли сидит в кресле на другом конце комнаты. Я резко приподнимаюсь. Не могу восстановить, как заснула. Ненавижу свое тело за то, что это случилось. Наверное, я вырубилась от волнения, печали и усталости, пока Олли прокрадывался в ночи.

– Олли, – шепчу я. У меня дерет в горле от того, что я столько плакала в прошлую ночь.

– Доброе утро.

– Что случилось? Где Виллем?

Я успокаиваюсь, когда в дверях появляется Виллем.

– Я здесь. Со мной ничего не случилось.

Ничего не случилось. Никто больше не умер в прошлую ночь, кроме Мириам. Это случилось только с ней.

– Вы забрали… – Я не знаю, как закончить эту фразу. Вам удалось забрать Мириам с моста?

– Мы это сделали, – отвечает Олли. – Было нелегко. Но все сделано.

– Она у господина Крёка?

– Да. И фру де Врис знает, что произошло. Мы думаем, нацистам известно только то, что две девушки попытались сбежать. Одну застрелили, а вторую схватили.

Я обвожу взглядом комнату. Здесь два бюро, на одном из которых фотография родителей Олли.

– Ты отдал мне свою кровать.

– Это Виллем отнес тебя в кровать, – объясняет Олли. – Мы спали на полу.

– Простите меня. Простите, что вам пришлось забирать Мириам. Простите, что мне не удалось с ней убежать. Простите… – Мне нужно извиниться за очень многое. За свое безрассудство, за то, что могла всех погубить.

– Мы забрали камеру. Мы сделали хотя бы это, – произносит Виллем очень мягко.

– Что вы будете с ней делать? Вернете Мине или уничтожите пленку?

Они переглядываются.

– Мы еще не решили, – говорит Олли. Он передает мне кружку, которая стояла на подлокотнике его кресла. – Выпей. – Я механически отхлебываю, даже не поняв, что именно пью. За последние двенадцать часов я перечувствовала столько, что теперь не чувствую ничего.

– Мне нужно идти.

Одежда, в которой я была прошлой ночью, измялась и запылилась. На чулке спустилась петля. Это моя последняя пара. Когда я пытаюсь подняться, начинает кружиться голова.

Виллем с озабоченным видом смотрит на Олли:

– Ей нужно позавтракать. Не так ли?

– Я должна пойти к фру Янссен. Мне нужно ей рассказать о случившемся.

Все мое существо противится этому визиту. Но если оттягивать, будет только хуже. Иногда надежда может принести вред, поэтому необходимо как можно скорее избавить фру Янссен от мучений.

Виллем приносит мои туфли, уговаривая повременить с уходом. В конце концов он понимает, что это бесполезно. Тогда он заворачивает хлеб и яблоко в салфетку, чтобы я взяла с собой. Представить не могу, как смогу сейчас есть, но не хочу его огорчать. Я положу еду в сумку, как только выйду из квартиры.

Мой велосипед… Но я понятия не имею, где мой велосипед. Наверное, все еще в коридоре у фру де Врис. Я оставила его там перед тем, как мы с Олли заняли позицию у мясной лавки. Если бы у этой истории был счастливый конец, я бы уехала на нем сегодня утром, оставив Мириам в безопасности.

За неимением велосипеда мне приходится идти к фру Янссен пешком. На это уходит почти целый час. У меня в кармане несколько монет, и я могла бы сесть на трамвай. Но я считаю, что заслужила мучения. По дороге я размышляю, как рассказать правду. Может быть, лучше просто войти и сразу сообщить: «Она мертва, фру Янссен…» Или начать с самого начала, объяснив, что произошло и как провалился наш план.

Но, оказывается, мне не нужно ничего говорить. Фру Янссен сразу все понимает по моим опущенным плечам, измятой одежде и по походке. Она ждала у окна и видела, что я иду одна.

– Как это произошло? – спрашивает она, открывая дверь. Неправильно будет сообщать такую новость на ступеньках лестницы. Впрочем, в этой истории вообще все неправильно.

Я мучительно выдавливаю слова:

– Она убежала. Я тянула ее за собой, но она убежала. Ее поймали. Она мертва. – Я добавила последнюю фразу, потому что слово «поймали» могло означать, что ее просто схватили. Мне не хочется объяснять дважды, что Мириам никогда больше не вернется.

Фру Янссен тяжело опирается на свою палочку. Я безмолвно беру ее под руку и веду в дом. Мы вместе садимся на уродливый диван в гостиной.

– Что случилось? – спрашивает она. – Почему она убежала от вас?

Ее горе тихое и сдержанное, и почему-то от этого мне еще хуже. Наверное, было бы легче, если бы она бурно рыдала, как я прошлой ночью. Олли пришлось меня тащить, потому что я ничего не соображала. Но фру Янссен несет свое горе с достоинством. Как тот, кто привык к потерям.

Почему же Мириам убежала от меня? Если она хотела сбежать от нацистов, почему не следовала за мной? Ведь я сказала, что хочу ей помочь.

– Я не знаю, – признаюсь я. – Вы только представьте себе: в середине ночи к ней вдруг приближается незнакомый человек, хватает за руку и велит следовать за собой. Может быть, она просто испугалась. Там была такая неразбериха, и все мы перепугались.

– Вы думаете, она приняла вас за ищейку, работающую на нацистов? А может быть, она не поняла, в какую сторону нужно бежать?