Девушка в переводе

Мистер Джамали объяснил мне порядок работы, которая оказалась удивительно простой. Он сказал, что, поскольку выбор книг в библиотеке невелик, большинство учеников приходят сюда просто почитать или позаниматься. Вероятно, это означало, что у меня будет достаточно свободного времени даже для собственных домашних заданий. В кабинете библиотекаря нашлась даже пишущая машинка, которой можно было пользоваться. Я чуть в ладоши не захлопала от радости.

— Мистер Джамали, а можно мне работать в другие часы? Я бы хотела приходить пораньше.

— Почему?

— Потому что… Видите ли, моя мама работает, и я должна помогать ей после школы.

— Понятно, — кивнул он. — Что ж, посмотрим, что можно сделать.

На фабрике Мэтт сразу же заметил мою новую форму.

— Ох ты, фу-ты ну-ты, да ты просто хозяйская дочка!

Должно быть, выражение лица у меня было очень выразительное, потому что он поспешно добавил:

— Я в хорошем смысле. Хотел сказать, что ты симпатичная.

Я знала, что он просто хотел сказать комплимент, но я никогда не забуду этот момент: Мэтт назвал меня симпатичной.

Вместе с тем я поняла, что лучше не являться на работу в школьной форме: могут быть проблемы с другими ребятами или с Тетей Полой, которой определенно не стоило напоминать о моей новой частной школе. Отныне на фабрике я сразу же переодевалась в рабочую одежду и никогда не говорила о школьных делах.

— Как все прошло?

Только глядя в добрые карие глаза Ма, я ощутила, в каком напряжении пребывала весь день, насколько чужим был для меня мир «Харрисон».

Я прижалась к Ма, молча уткнулась лбом ей в плечо. Захотелось вновь стать маленькой девочкой. Полиэстеровая блузка Ма пропотела насквозь.

— Сумасшедшая. — Она нежно взъерошила мои волосы.

— Ма, — вскинула я голову, — мне нужно новое белье.

— Зачем это? Что не так с твоим?

— Мы все вместе переодеваемся перед физкультурой, другие девочки могут его увидеть. Будут надо мной смеяться.

— Порядочная девочка не станет разглядывать чужое белье. Сегодня над тобой смеялись? — В мире Ма белье относилось к невидимому. По ее мнению, когда денег так мало, их следует тратить на то, что могут увидеть другие люди, — например, на школьную форму.

— Нет, но…

— А-Ким, — снисходительно продолжила Ма, — ты чересчур чувствительна. Я уверена, все девочки переодеваются там, где их никто не видит. И вовсе не таращатся на тебя.

Еще раз коротко обняв меня, она вернулась к работе.

Я сверлила взглядом спину Ма, ее позвоночник, явственно заметный даже сквозь ткань блузки, и так злилась, что готова была толкнуть ее прямо на кучу платьев, сваленных на столе. Но, вдохнув влажный, пахнущий горячим металлом фабричный воздух, я ощутила, как чувство вины вытесняет гнев. За все время, что мы в Америке, Ма не купила себе ничего, даже новое пальто, так ей необходимое.

Во время перерыва я попыталась отодрать стразы с юбки — безуспешно. Цветной пластик оказался приклеен к поясу, и от удаленных кусочков на ткани оставались отвратительные пятна. Пришлось порыться в тележке с бракованной продукцией, где я отыскала полоску темной ткани, которую вполне можно было использовать в качестве пояса. Не то чтобы изящно, но стразы все-таки прикрывала. Там валялось еще несколько юбок, не прошедших контроль качества у Тети Полы, и я пожалела, что не доросла пока до взрослых размеров.

Обедали мы с Ма, как обычно, рисом, принесенным из дома. Для китайцев рис и есть единственная настоящая еда, а все остальное — мясо, овощи — просто дополнение к нему. В те времена у нас было так туго с деньгами, что Ма практически никогда не покупала мясо.

Домой мы вернулись около половины десятого, и я впервые смогла спокойно подумать о том, что произошло. Целый день в школе я была единственной китаянкой в толпе белых детей. Имбирно-волосый мальчишка, Грег, одновременно восхищал и пугал меня. Не только потому, что смеялся надо мной. Он так странно выглядел — невероятного цвета шевелюра, светло-зеленые глаза, голубые вены просвечивали под кожей. А девочки моего класса — голубые веки и глубоко посаженные глаза, пышные подкрашенные ресницы. В облупившемся зеркале ванной я разглядывала свое лицо — совсем на них не похожа. Если они симпатичные, тогда какая же я?

На следующий день в одном из пустых классов я встретилась со своей наставницей по английскому языку, Керри. Едва я вошла, как она поднялась мне навстречу и протянула руку. Керри сообщила, что учится в выпускном классе; когда она улыбалась, между зубами видна была щелочка.

Я уселась за парту и ждала, что вот сейчас Керри достанет учебник и примется объяснять, чем мы займемся. Но она тоже чего-то ждала.

А потом спросила:

— Итак, чем займемся, Кимберли?

Я оторопела. Учительница — она. В Гонконге я ни разу не слыхала, чтобы учитель или воспитатель позволял ученику влиять на выбор материала.

— В чем тебе больше всего нужна помощь?

Помощь необходима была во всем. Я поразмыслила секунду.

— Говорить.

— Отлично. Что, если мы будем просто разговаривать, а я буду поправлять твои ошибки?

— Да! Спасибо! — Я готова была броситься ей на шею от радости. Наконец кто-то поможет мне с английским!