Девушка в поезде

Четверть десятого. Если только он не начинает работать очень поздно, то я его пропустила. Дождь усилился, а мне не хочется бесцельно болтаться по Лондону весь день. Из денег у меня только десятка, которую я одолжила у Кэти, и мне надо на нее продержаться, пока я не наберусь смелости взять взаймы у матери. Я спускаюсь по лестнице, собираясь перейти на другую платформу по подземному переходу, чтобы вернуться в Эшбери, и тут замечаю Скотта, который торопливо отходит от газетного киоска напротив входа на станцию, закрывая лицо поднятым воротником.

Я бегу за ним и догоняю на углу возле подземного перехода. Я хватаю его за рукав, и он, вздрагивая, оборачивается.

— Пожалуйста, — говорю я, — мы можем поговорить?

— Господи Боже! — возмущается он. — Какого черта вам надо?

Я отстраняюсь от него и поднимаю руки.

— Извините, пожалуйста, извините. Я хотела принести извинения и объяснить…

Дождь превратился в настоящий ливень. На платформе кроме нас никого нет, и мы оба промокли до нитки. Скотта разбирает смех. Он вскидывает руки и не может остановиться.

— Пойдемте в дом, — говорит он. — Мы здесь утонем.

Он ставит чайник и поднимается наверх, чтобы принести мне полотенце. В доме сейчас не так чисто, как неделю назад, и пахнет уже не антисептиком, а какой-то сыростью. В углу гостиной лежит пачка газет, на журнальном столике и на каминной полке стоят грязные кружки.

Появляется Скотт и протягивает мне полотенце.

— Помойка, я знаю. Мать сводила меня с ума, постоянно за мной что-то убирая и вытирая. Мы немного повздорили, и несколько дней ее не было.

Звонит его мобильный, он смотрит на экран и убирает телефон в карман.

— Ну вот, легка на помине. Никак не оставит меня в покое.

Я прохожу за ним на кухню.

— Мне ужасно жаль, что все так вышло, — говорю я.

Он пожимает плечами:

— Знаю. И вашей вины тут нет. Я хочу сказать, что, наверное, не будь вы…

— Пьяницей?

Он стоит ко мне спиной и наливает кофе.

— В общем, да. Но у них все равно не было достаточных оснований предъявить обвинение.

Он протягивает мне кружку, и мы садимся за столик. Я замечаю, что одна из фотографий в рамке лежит лицом вниз. Скотт продолжает:

— У него дома нашли ее волосы и фрагменты кожи, но он и не отрицает, что она к нему заходила. То есть сначала отрицал, а потом признался, что она у него была.

— Тогда почему он лгал?

— Вот именно. Он признался, что она была у него дома дважды и они просто беседовали. О чем — он отказывается говорить: врачебная тайна и все такое. Волосы и частички кожи найдены внизу. В спальне их нет. Он клянется всеми святыми, что никакого романа у них не было. Но он лгун, так что…

Скотт закрывает глаза ладонью, и вид у него отрешенный. Плечи опущены, и сам он будто стал меньше.

— В его машине нашли следы крови.

— Боже милостивый!

— Да. Группа крови совпадает с ее. Они не знают, можно ли сделать анализ ДНК, потому что пятнышко совсем маленькое. И постоянно твердят, что это может ничего не значить. Как ничего, если у него в машине ее кровь? — Он удрученно качает головой. — Вы были правы. Чем больше я узнаю об этом парне, тем меньше у меня сомнений.

Он смотрит прямо на меня впервые за все время, как мы пришли.

— Он трахал ее, а она хотела положить этому конец, и тогда он… что-то с ней сделал. Вот и все. Не сомневаюсь.

Он потерял всякую надежду, и я его не виню. Прошло уже больше двух недель, и за это время она не включала телефон, не пользовалась кредитками, не снимала деньги в банкомате. Никто ее не видел. Она просто исчезла.

— Он сказал полиции, что она могла сбежать, — произносит Скотт.

— Доктор Абдик?

Скотт кивает:

— Он сказал полиции, что со мной она была несчастлива и могла сбежать.

— Он просто хочет отвести от себя подозрения и заставить полицию думать, что вы что-то сделали.

— Я знаю. Но они, похоже, верят всему, что говорит этот ублюдок. Взять хотя бы эту Райли — по ней все видно, когда она говорит о нем. Он ей нравится. Бедный, несчастный беженец. — Он обреченно опускает голову. — Может, он и прав. У нас действительно был жуткий скандал. Но я не могу поверить… Она не была со мной несчастлива. Не была! Не была!

Когда он повторил это в третий раз, я подумала, что он пытается убедить в этом самого себя.

— Но если у нее был роман, значит, она была несчастна, ведь так?

— Не обязательно, — говорю я. — Это может быть… как это называется? Что-то вроде переноса чувств. Когда у пациента появляется чувство — или ему так кажется — к своему доктору. Только доктор не должен этому потакать и обязан объяснить, что это чувство не настоящее.

Он не сводит с меня глаз, но мне кажется, что он меня не слушает.

— А что произошло? — спрашивает он. — У вас? Вы оставили мужа. У вас появился кто-то другой?

Я качаю головой:

— Как раз наоборот. Появилась Анна.

— Извините, — смущается он и замолкает.

Я знаю, что́ он собирается спросить, и говорю сама, не дожидаясь вопроса:

— Это началось раньше. Когда мы еще были семьей. Проблемы со спиртным. Вы ведь это хотели знать?

Он снова кивает.