Девушка в тюрбане

Однако наутро ничего не случилось, и прошло оно прекрасно. Мы все вместе сходили к утренней мессе, пока еще не жарко, у тети Эстер немного болела голова — после вчерашних глупостей, сокрушенно сказала она, но глаза ее все так же радостно блестели; Флора приготовила качукко[33], и в доме к нашему приходу очень аппетитно пахло. Чече поправлялся, лежа как барин в своей корзинке, а Флора пребывала в возбуждении, оттого что в «Доне Боско» шла картина с ее любимой Ивонной Сансон. Давно мы за обедом так не веселились и столько не болтали! Потом тетя Эстер, как всегда, пошла немного отдохнуть, сказав: увидимся за полдником в шесть; у дяди Туллио нашлись дела в гараже, хочешь пойдем со мной, поможешь мне снять распределительный вал, я взглянул на Клелию, но так и не понял, опасно ли это, а пойти хотелось, поэтому, чтобы не волновать Клелию, я ответил: конечно, с удовольствием помогу, только недолго, мы с Клелией книжку читаем — не оторвешься, сегодня как раз собирались закончить, выпалил и при этом даже вспотел весь. Но дядя Туллио и не заметил, он был доволен, что день так удачно складывается; в гараже, чтоб не запачкать руки, он надел резиновые перчатки и поднял капот: вот это головка блокоцилиндра, а это двигатель, а это вентилятор, вот здесь свечи, подай-ка мне сумку с инструментами — вон она, справа, на сиденье, ну вот, чтобы снять распределительный вал, нажимаем на эти две пружины, вывинчиваем отверткой два шурупа, так, молодец, только не тяни слишком сильно — провода порвешь. Машина у него была хорошая — не новенькая, конечно, как папина «априлия», но в общем что надо, запросто делала сто десять в час, одним словом, я провозился до четырех. Потом оставил дядю Туллио копаться в моторе, а сам вернулся домой. Флора по своему обыкновению спала в шезлонге на задней веранде — вечером она собиралась в кино, надо же отдохнуть, чтобы потом не сморило на самом интересном месте, — а Чече лежал под диванчиком у входа и иногда высовывал свой нос; взойдя на цыпочках по лестнице, я тихонько постучался к Клелии, все идет прекрасно, заявила она, как-то загадочно поведя рукой, он вроде ни о чем не догадался, ты как считаешь? По-моему, тоже, ответил я, но, может, все же не будем, ведь дядя Туллио, он такой хороший, а эта наша игра... извини, но, по-моему, она не очень-то... мне, в общем, не нравится. Клелия смотрела на меня молча, и весь дом тоже застыл в молчании, казалось, замерло все побережье, я так ждал, чтобы хоть кто-нибудь подал признаки жизни — тетя Эстер, Флора, Чече, — но царило безмолвие, и мне даже дышать было страшно. Все пути к отступлению отрезаны, я должен был давно это понять, все уже сделано, все готово, и до решающего момента остается только час, стрелки неумолимо бегут, тик-так, тик-так, отбивают часы у входа. Тогда я сказал ей, что пойду вниз. Но сколько с тех пор прошло времени — не знаю, я сидел у приоткрытого окошка на ковре, и то ли мне приснилось, то ли привиделось, как папа мчится вдоль моря на красной машине и улыбается мне, то есть улыбается он как бы ветру, но на самом деле именно мне, и вот я сидел и ждал его, а в то же время уже видел и махал ему рукой: сюда, сюда! Потом Клелия тронула меня за плечо: ну пойдем, и я двинулся за ней вниз по лестнице, не чуя под собой ног; Флора на удивление бесшумно приготовила в столовой все для полдника, на столе стояли чайничек с заваркой, графин с соком, печенье и тосты, Клелия села, я тоже, заботливая Флора, подойдя, сказала, что можно приступать, взрослые сейчас придут, в дверь из парка, широко улыбаясь, вошел дядя Туллио, а Флора поднялась наверх за тетей Эстер, постучала в дверь галереи, потом, заглядывая внутрь, громко произнесла: синьора, чай подан, я стал намазывать хлеб маслом, и тут раздался Флорин крик. Она стояла на пороге спальни тети Эстер, зажав ладонью рот, но все-таки у нее вырвался еще один сдавленный, но пронзительный вопль, полный ужаса и отчаяния, тут Клелия, опрокинув чашку, вскочила и кинулась наверх, но дядя Туллио, который тоже встал и ошалело глядел на Флору, прижал ее к себе, точно желая защитить, и я увидел, как она сняла очки и глаз ее заметался; она бросила на меня взгляд, лицо ее перекосилось от ужаса, отвращения и в то же время растерянности, она словно беззвучно молила меня о помощи. Но чем я мог ей помочь, что мог сделать? Написать отцу? Я бы с удовольствием, но мой ведь не Константин Драгацет, он в ответ на мои мысли ни разу не прислал мне оттуда слепка своих ног.

ANY WHERE OUT OF THE WORLD [34]

Перевод Н. СТАВРОВСКОЙ