Девушка в цепях

От этого хриплого «девочка» и от движения трости по внутренней стороне бедра внутри все отчаянно-сладко сжалось. Я всхлипнула, а Орман удивленно приподнял бровь. Сдавил напряженный сосок между пальцами, и легкий укус боли заставил дернуться, хватая губами воздух.

– Не так быстро, – насмешливо произнес он.

Набалдашник скользил по нежной коже разведенных бедер, затянутая в перчатку рука ласкала ноющую грудь. Поглаживая, вытягивая чувствительную вершинку, сжимая – до пронзительно-острой боли, выдергивающей из плавящего тело наслаждения и приводя в себя. Ощущения обострились так, что темнело перед глазами. Темнело от невозможности расплести руки и скользнуть ладонями по напряженным соскам. Медленно – пальцами между ног, между влажных складок, сводя бедра и надавливая на узелок.

– Я могу продолжать о-о-очень долго. – Голос Ормана почему-то показался звенящим, или это у меня звенело в ушах? – Просто попроси, Шарлотта. И все закончится.

– Обойдетесь! – выдохнула через силу. – Даже в страшном сне.

– Как пожелаешь, девочка.

Он провел пальцами по моему животу, чуть сдвигая веревку в сторону, поглаживая чувствительную точку.

– А-а-ах, – очередной стон прокатился по комнате, заставив вспомнить начало сна.

Девушку, выгибающуюся на простынях, девушку с бесстыдно раскинутыми ногами, сводящими их только для того, чтобы продлить удовольствие. Неужели… неужели я сейчас выгляжу так же?

– Именно так. – Орман чуть подался вперед, и я дернулась, когда пальцы сменились набалдашником. – Именно сейчас тебя стоит написать, Шарлотта. Такой, какая ты есть.

Впивающаяся в нежную плоть веревка, которую он придерживал пальцами, не позволяла сосредоточиться на ласках, а они становились все более настойчивыми. И чем сильнее я кусала губы, тем громче звучали несдержанные стоны. Набалдашник проходился по чувствительным складочкам, заставляя выгибаться и впиваться ногтями в ладони, веревка давила, жалила кожу.

Орман не лгал, я действительно горела. Горела под его прикосновениями, полыхала, как заходящее солнце или костер в ночи. Равно как и маска, прикрывающая лицо узорчатой пластиной нагревшегося металла. Сейчас даже лицо было чувствительным, и это прикосновение ко щекам и ко лбу напоминало нескромные поцелуи.

– К демонам маски! – почти прорычал Орман, и металл разлетелся пылью.

Мы оказались лицом к лицу, так близко, насколько это возможно. Меня трясло, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось внутри: пульсация, рождающаяся внизу живота, то затихающая, то набирающая силу, болезненно-острая, заставляющая желать еще более откровенного продолжения.

– Не надо! Пожалуйста! – вскрикнула и дернулась, когда набалдашник скользнул между ног, раскрывая вход в мое тело. Я не ждала, что Орман остановится, просто хотела подготовиться к боли. Не представляла, каково это, но из разговоров с Линой (которой, первая брачная ночь предстояла еще только в следующем году), знала, что должно быть больно.

Очень.

Или во сне больно не будет?

Осознание собственных мыслей заставило замереть.

Грудь высоко вздымалась, воздуха в комнате не хватало.

Орман почему-то замер, а потом… потом атлас подо мной словно превратился в море. Ласкающее кожу легкой прохладой, как летом, когда из раскаленного зноя заходишь в воду, а потом, раскинув руки, лежишь на поверхности. Покачиваешься на волнах, позволяя солнцу слизывать капли огненным языком. Совсем как в детстве, вот только в детстве я никогда не чувствовала так ярко.

Так сумасшедше-остро.

Веревки исчезли, сейчас меня оплетали водоросли: тянущиеся к солнцу и напоенные его жаром. Тело стало легким и невесомым, как всегда бывает на море. Я тянулась за ними, подчиняясь мягкому плетению, затягивающему под воду.

– Шарлотта.

Низкий голос Ормана, запах сандала и прикосновение обнаженной ладони.

По животу и ниже: туда, где собирается жаркое, тянущее наслаждение. Я всхлипнула и застонала, выгибаясь, подаваясь за этой лаской. Скольжение пальцев и жар, идущий по нарастающей. Там, где меня касались – откровенно, бесстыдно, тело отзывалось сладкой пульсацией. Именно она заставляла погружаться все глубже, в темноту малахитовых волн, в которые солнечный свет вливался рассеянными полосками, раскрашивая уходящее небо золотым сиянием. Сильные пальцы легко массировали чувствительную точку между ног, проходились между влажных складок.

Назад и вперед.

Мягко, настойчиво, жарко.

Невыносимо-сладко.

От легких скользящих движений до настойчивых, сильных.

До предела, когда пульсация внутри заставила выгнуться и вскрикнуть. Руки почему-то оказались свободны, и я цеплялась за простыни. Кусала губы, но от накатывающих безумным удовольствием волн снова и снова выдыхала стоны.

До той минуты, когда дыхание прервалось, а следом напряженный голос настойчиво ворвался в сознание:

– Шарлотта, посмотри на меня.