Я даже на себя в зеркало едва взглянула: было бы на что там смотреть, правда. Торчащие в разные стороны волосы (которые наспех пригладила невесть откуда взявшейся у зеркала совершенно новенькой щеткой), и удивительно посвежевшее лицо. Чувство было такое, что отоспалась я за последние полгода, по крайней мере, уже давно не ощущала себя настолько свежей и полной сил. На щеке не осталось и следа после пощечины Вудворда: я даже потыкала в нее пальцем, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают. Не обманывали, потому что больно не было ни капельки.
Все так же, с высоко поднятым подбородком вернулась в спальню.
– Хорошо, – сложила руки на груди, с вызовом глядя на него. – Я согласна позавтракать, если вы ответите на мои вопросы.
Орман, стоявший у окна, обернулся. Поклясться могу, что уголки его губ дрогнули.
Ну и ладно, ну и пусть глумится! Главное сейчас – получить ответы.
– И много у тебя вопросов, Шарлотта?
– Много, – сказала я, медленно двигаясь к кровати. – В частности, давно мы с вами стали на «ты»?
– Со вчерашнего вечера.
Без маски он выглядел не таким… далеким, что ли. А еще мне почему-то очень хотелось коснуться серебряной пряди в его волосах. Почувствовать, действительно ли она настолько инеевая, как кажется.
Мысленно отругала себя за такие идеи и неспешно приблизилась к кровати. На которую взобралась и закуталась в покрывало, после чего подтянула столик к себе.
– Я настаиваю, чтобы вы обращались ко мне на «вы».
– Настаивай, – заметил он, приближаясь к постели. – Я не против.
– Стойте там! – Я вскинула вилку, которая как-то незаметно оказалась в моей руке.
– Это моя спальня, Шарлотта.
Что-о-о-о?!
– Сегодня я уступил ее тебе, но это ничего не меняет. Стоять я буду, где пожелаю. И сидеть тоже. – Он опустился рядом со мной, подхватил столик и поставил его между нами. – Ешь, пожалуйста. Мысль о том, что ты голодная и гордая, не дает мне покоя.
– Я не голодная и не гордая!
Желудок снова предательски заурчал, и под этот аккомпанемент до меня дошло, что я только что сказала. Уточнять – значит, лишний раз привлекать внимание к своей оплошности, поэтому я молча сняла крышку и сделала вид, что еда меня совсем не интересует. Вот ни капельки. Ни разу. Даже если учесть, что в последний раз я ела бекон очень давно: у Вудвордов слугам давали овсянку, иногда яйца и сыр. Ну и хлеб, разумеется.
– Так и будете глазеть? – вложила в свой голос как можно больше холода и взяла нож.
– Буду, – мягко сообщил он. – А если будешь изображать из себя невесть что, еще и покормлю. С ложечки.
Я дернулась, когда рука его потянулась к подносу, но Орман всего лишь взял кофейник, чтобы наполнить мне чашку. Глубоко вздохнула и медленно отпилила кусочек бекона с яичницей. Леди Ребекка учила, что мисс должна есть понемножку. А в гостях – всегда отказываться от добавки, но никогда не оставлять ни крошки, потому что это может намекнуть хозяевам на то, что блюдо не удалось. И уж тем более мисс не должна есть быстро, нужно медленно и аккуратно поднести кусочек ко рту…
Бекон оказался превосходным: на миг забывшись, подумала о том, что никогда не ела ничего вкуснее.
– Сливки и сахар добавишь по вкусу, – произнес Орман, наблюдая за мной со странным выражением на лице. – Кстати, можешь называть меня Пауль.
Спасибо воспитанию леди Ребекки, именно благодаря ему я сейчас не поперхнулась: нечем было.
– Могу, но не стану, – ответила я. – Во-первых, мы с вами недостаточно хорошо знакомы.
– А во-вторых?
– А во-вторых, это имя вам не идет.
После такого леди Ребекка упала бы в обморок, но ее здесь не было. Тем более что имя и правда ему не шло, оно было приляпано к его образу с изяществом карнавальной маски на званом ужине.
После этого замечания Орман посмотрел на меня с еще большим интересом.
– Возможно потому, что оно не мое.
От такой откровенности я чуть не поперхнулась повторно.
– Вот как?
– Это имя мне дали в Иньфае, мой наставник. Пау-Лин в переводе с иньфайского означает «одухотворенный».
Он смотрел мне в глаза, и от этого взгляда становилось жарко. По-настоящему жарко, не как от пламени в камине: этот жар рождался внутри, а не снаружи. Не согревающий, но будоражащий, заставляющий тянуться к нему, как бабочка к огню. А с бабочками, которые тянутся к огню, ничего хорошего обычно не происходит. Потом от них остаются только крылышки.
Сама не знаю, почему у меня возникло такое чувство, но именно оно встряхнуло и заставило первой отвести взгляд. Этот разговор сам по себе переходил все допустимые грани. Даже не приличий, а чего именно, я пока сказать не могла. И не уверена, что хочу это знать.
– Вы обещали ответить на мои вопросы, – напомнила я, возвращаясь к завтраку.
Теперь уже намеренно избегая встречаться с ним взглядом, потому что в сумасшедшем светло-сером перламутре его глаз было нечто гипнотическое. Притягательное, пугающее и отталкивающее одновременно. Особенно когда вокруг радужки раскалялся золотой ободок, втекающий в ее цвет солнечными прожилками.
– Спрашивай. – Голос его снова звучал небрежно.
Равнодушно и отстраненно, совсем не так, как минуту назад. Наверное, так будет лучше.