Девушка за дверью квартиры 6E

Один и тот же короткий ответ на протяжении недель… месяцев… лет. Тем же тоном с полнейшим отсутствием интереса в голосе. Словно ничего не было, словно она не лежала под ним обнаженной, словно они не целовались и не ласкали друг друга, мечтая о большем.

Он стоял, онемев, с маленькой посылкой в руках.

– Я тут подумал, может… – Он умолк. Смочил губы и попробовал снова. – Я…

– Оставь. Спасибо. – Тем же тоном. С той же интонацией.

Он положил посылку на пол, вывел на квитанции ее имя и попытался что-то придумать. Потом развернулся и пошел к лифту, по пути дважды оглянувшись на ее закрытую дверь.

* * *

Я стою за дверью, приклеившись к дверному глазку, и смотрю, как его красивый профиль поворачивается, замирает, а потом удаляется. Меня трясет, мое тело раздирает жажда. Жажда контакта с ним, жажда его ласк, его крови. Я разжимаю дрожащий кулак, и нож с громким стуком падает на пол.

Рыдания неудержимо рвутся наружу, я всхлипываю и оседаю на пол. И там, спиной к твердой двери, позволяю себе ненадолго расплакаться.

Жалость к себе. Миллисент Фенвик сравнивала ее с бегом в беличьем колесе. Ну а я считаю это занятие пустой тратой времени. Я делаю вдох, всасывая в себя жалость, встаю и, утерев слезы, ухожу на свое розовое ложе забвения.

Мне еще неведомо, что Энни осталось быть на свободе всего шесть часов.

Глава 34: Та ночь

В 22:50 я припарковала машину за два дома от нашего. Выключив двигатель, вытащила из замка зажигания ключ, вышла и тихо прихлопнула за собой дверцу. На мне были потрепанные шорты, футболка и шлепанцы. Улица у нас была благоустроенная, с большими участками, на которых стояли величественные дома, разделенные мощеными дорожками и обособленными гаражами. Я медленно прошла по тротуару мимо погруженных во мрак соседских домов и свернула на дорожку, ведущую к дверям в наш гараж. Взглянула на наш дом. Внутри горел свет. Я нахмурилась. У мамы был пунктик насчет того, чтобы Трент и Саммер ложились спать ровно в девять. Все сейчас должны быть наверху, в своих кроватях или готовиться ко сну. Пригнувшись, я прошмыгнула на цыпочках мимо нашей задней двери, открыла гараж и проскользнула внутрь, в темноту.

Я обо что-то стукнулась и, сдерживая вопль, закусила губу. Боль была сильной, пульсирующей. Я наклонилась и потерла ушиб, молясь о том, чтобы на голени не расцвел синяк, потом, шаря перед собой руками, нащупала мамину машину – как обычно припаркованную слева – и дотянулась до задней дверцы. Когда дверца открылась, включился верхний свет, и я увидела на коврике, рядом с коробкой из-под пончиков Dunkin Donuts, бирюзовый пакет. Вытащив его наружу, я проверила, на месте ли платье. На месте. Отлично, теперь сваливаем отсюда. С грохочущим в груди сердцем я закрыла дверцу, толкнув ее бедром, и свет в машине погас, затем вернулась к выходу из гаража и выскользнула в ночной воздух. Снова пригнувшись, я двинулась было к задней двери и тут услышала приглушенный, но отчетливый крик.

Кричали у нас. Жуткий, утробный звук, сильный и вселяющий ужас в начале, в конце концов забулькал и затих в глубине дома. Скрючившись, я застыла, а потом повернула голову к двери. Пакет выпал из моих рук. Что-то стряслось.

Семейство у нас была веселое, мы постоянно разыгрывали друг друга и никогда не упускали случая повалять дурака. Но этот звук, этот крик, изменил все в мгновение ока. Он был… как бы получше выразиться… чересчур настоящим. И я в тот же миг утратила покой и всякую надежду на то, что это какая-то шутка. Я выпрямилась в полный рост и, тяжело дыша, заглянула в окошко на задней двери.

Сперва я подумала, что мама затеяла ремонт. Поклеила, поддавшись дурацкой моде на фэншуй, кошмарные обои с брызгами краски вместо рисунка. Потом я увидела Саммер. Она сидела, упав лицом в стол, ее темные, как у меня, волосы прилипли к луже крови, растекшейся вокруг головы. Не краска. Кровь. Кровь Саммер. Медленно, ничего не понимая, я посмотрела направо. Трент. Он сидел за столом рядом с Саммер, с ладонью, мирно лежащей на салфетке у тарелки с печеньем. Вот только у него отсутствовало полголовы – кожа, свисая обрывками, заканчивалась ничем. Я взялась за дверную ручку и, действуя вяло, словано в тумане, повернула ее, пока мое подсознание исходило протяжным, медленным криком смерти.

Ручка легко повернулась, и дверь, которая должна была быть заперта на замок – все, все было не так, – распахнулась. Обойдя ее, я перешагнула порог и увидела зрелище конца моей жизни целиком.

Мой отец сидел на своем обычном месте во главе стола, а она – верхом у него на коленях. Его лица я не видела, оно было сокрыто за ее кудрями, которые прежде аккуратными волнами обрамляли ее лицо. Она была чем-то занята. Что-то бормоча, трясла головой, ее руки совершали резкие, дерганые движения. Занята чем-то с ним. Я прошла мимо стола, кончиками пальцев задевая спинки стульев Саммер и Трента. У меня зудели ладони – так хотелось прикоснуться к ним, обнять, попробовать оживить. Наконец я дошла до точки, где мне открылось серое и безжизненное лицо отца, и тогда она закричала.