Девушки без имени

«Какая разница! — чуть не закричала я. — Это они во всем виноваты! Ты во всем виновата!» Я ненавидела этих людей. Ненавидела свою старшую дочь. Неблагодарная! Эгоистичная? Ненавижу?

Всхлипы Луэллы перешли в икоту. Она вытерла щеку тыльной стороной ладони:

— Я не хотела, чтобы Эффи ушла за мной. Я и подумать не могла… Я сказала ей, что напишу, как только смогу. Я не знаю, почему она не стала ждать.

Моя ненависть тут же испарилась. Это была моя вина! Я солгала Эффи. Я заставила ее увериться, что сестра просто бросила ее.

В небе пролетела, перекликаясь, стая гусей. Я посмотрела на поле, поросшее сухой и безжизненной бурой травой.

— Она не стала ждать, потому что я не показала ей твое письмо.

— Почему? — очень тихо спросила Луэлла.

— Я не знаю. — Я действительно ничего уже не знала. Я чувствовала себя совсем слабой, у меня кружилась голова. Я хотела обнять дочь, но передо мной стояла совсем незнакомая молодая женщина. Из дома ушла девочка, а теперь это была женщина — красивая, отстраненная, чужая.

Меня захлестнула волна паники:

— Пойдем домой!

Луэлла коснулась моей руки. Ее темная, обветренная ладонь погладила мою гладкую, безжизненную перчатку.

— Не могу! Не могу смотреть в глаза папе. Не могу видеть пустую комнату Эффи. Что я могу сделать? — спросила она, чуть не плача. — Я ничего не могу сделать.

Она была права. Она ничего не могла сделать, чтобы вернуть Эффи, живую или мертвую. Никто из нас ничего не мог сделать.

Я посмотрела на хлипкие фургоны, вмерзшие колесами в землю, на жесткое поле, на холодное небо:

— Я этого не понимаю.

— Знаю.

Я видела сочувствие на лице дочери, но я слишком многого теперь не понимала в ней. Я отвернулась, беспомощная, измученная. Мне нужно было домой, нужно было лечь.

— Мама? — На мгновение она снова стала ребенком, но я не остановилась.

Она знала, где меня искать. И я теперь знала, где она, пусть и не одобряла ее образа жизни. По крайней мере, она в безопасности. В фургоне тепло. Там есть еда и горячий чай. Может быть, больше ей ничего и не нужно.

Ветки хрустели под ногами, пела какая-то птица, будто тянула одну-единственную ноту. Цыганский табор затих у меня за спиной — мой приход заставил умолкнуть детей и собак. Луэлла не побежала за мной, как я надеялась, и я, пробравшись между деревьев, спустилась по склону холма и вернулась через поле в свой пустой и тихий дом.

20 Мэйбл

Мы с мамой перебрались на Уорс-стрит в пятиэтажный дом с винтовой лестницей, похожей на штопор. У нас была одна комнатка на пятом этаже и роскошная общая ванная с горячей водой. Единственное окно нашей комнаты с побеленными стенами выходило на улицу, а мебели не было совсем. Мы с мамой спали на одеялах, подложив под голову нижние юбки. Мама говорила, что это временно, пока мы не сможем позволить себе что-нибудь получше.

Август выдался таким жарким, что большую часть дня я сидела у окна и пыталась хоть немного вдохнуть свежего воздуха, глядя на шляпы прохожих, повозки и автомобили, бесконечным потоком двигавшиеся внизу. Мне казалось, что у всех этих людей есть срочные дела. Я не знала, долго ли мама собирается держать меня взаперти. Гнев ее поутих, но я понимала, что запереть меня в комнате и убивать скукой — это и есть наказание.

Первые несколько недель я высматривала на улице Ренцо, все еще надеясь, что он придет. Я узнаю его по развязной ленивой походке. Окликну, он посмотрит наверх и улыбнется, уверенный, что я его ждала. Он поднимется, заключит меня в объятия, попросит прощения и скажет, что мы будем вместе, несмотря ни на что.

Но он не пришел. Я пыталась сердиться, но чувствовала только тоску, такую же глубокую и гнетущую, как после ухода отца. Я жалела, что у меня не осталось ни одной вещи, которая напоминала бы мне о Ренцо, ничего, что хранило бы его запах. Хотя бы тот чертов носок! Но ничего не было. И мы с мамой тоже остались ни с чем.

Я думала, что тетка Мария соскучится по нам и простит меня, но она тоже не пришла. Жестоко с ее стороны было наказывать маму за мой проступок, и я поклялась помирить их.

Как-то вечером я сидела на полу, ела колбасу и смотрела, как мама расправляет платье и вешает его на дверь. Она только что вышла из ванной, и длинные влажные волосы рассыпались по спине. Очертания ее стройной фигуры просвечивали через тонкую ткань ночной рубашки. Я вспомнила, как она вся перепачкалась в грязи в тот день, когда потеряла последнего ребенка. Теперь она сильно исхудала.

— Я буду работать вместо тебя, — сказала я. — Мне уже удастся выправить все бумаги, а ты немного отдохнешь.

— Только через мой труп, ясно? Ты не будешь работать в этом богом проклятом месте. — Она уперла руки в бока и посмотрела на меня решительно, как смотрела на папу. — Я найду что-нибудь получше. А пока буду ходить на фабрику, а ты изволь учиться. Это из-за скуки ты во все это впуталась. Я не знала, что Мария оставляет тебя одну. Пока я зарабатываю достаточно, чтобы платить за еду и комнату, ты будешь ходить в школу.

Я уставилась на нее, не донеся колбасу до рта. Никто из детей Кашоли не ходил в школу.

— Но мы не можем этого себе позволить.