Девушки и единорог

Достав из кармана белый платок, он вытер руки и раскатал рукава. Он был в шерстяной рубашке в крупную клетку синего и зеленого цвета. Материя, из которой сшили рубашку, была, очевидно, ручной работы.

— Нам некуда спешить, — сказала Гризельда. — Отдохните немного.

Она подвинулась, чтобы дать ему возможность сесть на валун, и знаком пригласила его сесть рядом с ней.

Поколебавшись мгновение, он сел.

— Вы знаете, как работает мотор? — спросила она.

— Конечно.

— Это замечательно! И это кажется мне совершенно удивительным. Этот шум, толкающий машину вперед. Где вы научились этому?

— В Германии.

— Вам довелось много путешествовать? Где вы еще побывали?

— Во Франции, в Италии.

Она говорила с ним мягко, несколько неестественно, как говорят с впервые встреченным животным, с которым хотят подружиться. Он слушал, глядя в сторону. Казалось, его внимание не связано с тем, что она говорила, и направлено не на содержание ее слов, а на их звучание. Отвечал он очень кратко, после непродолжительного молчания.

— Италия! — воскликнула Гризельда. — Ах, как бы я хотела побывать там! Вы бывали во Флоренции? Катерина Сфорца приехала туда в тридцать три года, чтобы выйти замуж за Медичи[19]. Она была красавицей. Ее первого мужа, за которого она вышла в четырнадцать лет, убили. Ее любовник тоже был убит. Но она отомстила убийцам. Вы знакомы с Флоренцией? Там должно быть очень красиво, там такие великолепные дворцы.

Он впервые повернулся к Гризельде, чтобы ответить:

— Нет ничего прекраснее Ирландии!

Он произнес эту фразу возбужденно, словно стараясь сдержаться. Его слова мгновенно стерли в голове у Гризельды не слишком отчетливые флорентийские декорации, и она решила, что Шаун был прав. Перед ее внутренним взором снова появились озеро, холмы и пространства суши и воды за ними под синим небом с белыми облаками. Она посмотрела на Шауна и повторила негромко:

— Нет ничего прекраснее Ирландии.

Почувствовав необычную близость к нему и поняв, что их ничто не разделяет, она протянула к его голове руку и коснулась волос, черных, густых и мягких. Вспыхнул огонек скользнувшего по волосам солнечного луча. Этот огонь пробежал по руке Гризельды и остановился где-то в груди. Неожиданно Шаун схватил ее за руку.

Все вокруг нее исчезло. Во мраке, предшествовавшем первому дню творения. Вселенная исчезла, остались только глаза Шауна. Они обжигали ее немым вопросом, пытались проникнуть в ее мысли и подтолкнуть к решению. Это был взгляд дикого божества, взгляд, полный одновременно нежности и силы, содержащий властное требование. Она приняла его мягкость и его свет, и почувствовала, как его сила разбивает в ней что-то похожее на камень. Огонь из ее груди распространился по всему телу.

Ей стало страшно. Она почувствовала, что сейчас сорвется в пропасть, и она не знала, что ждет ее на дне этой пропасти, удивительная радость или опасность с волчьими клыками. Она хотела бежать и не двигалась с места. Она была уверена, что далекий загадочный мир, который всегда хотела познать, мир, такой тревожный и волнующий, внезапно оказался рядом.

Гризельда резким движением высвободила руку и встала. Холодным тоном бросила:

— Пора возвращаться.

Замок оставался на прежнем месте. Это был замок Кинкельдов. Его разрушили англичане в XVII веке. Затем его восстановили, но он был снова разрушен ирландцами в начале XIX века, и сейчас от него оставались только стены. Остатки рода Кинкельдов давно перебрались в Америку.

* * *

Ни он, ни она не произнесли ни слова во время обратной дороги. Застыв рядом на жестких сиденьях, они, казалось, были превращены в камень гремящим демоном машины, охвачены им и стали его частью, подобно медной трубе клаксона и глазам-фарам улитки. Мотор торжествующе рычал и фыркал на своих пассажиров синим облаком, воняющим бензином.

Когда они подъехали к началу дамбы, Гризельда ожила, повернулась к Шауну Аррану и попросила остановиться. Она хотела вернуться домой пешком. Спрыгнув на землю, он протянул ей руку, чтобы помочь сойти. Но она сделала вид, что не заметила его руки и сошла с машины самостоятельно, опираясь на сиденье.

Когда она стояла перед ним, опустив взгляд, она видела его башмаки из грубой кожи напротив тонкой туфельки из гладкой замши, выглядывавшей из-под края ее юбки. Осторожно спрятав ее, она подняла глаза на Шауна и улыбнулась ему, пробормотав:

— До понедельника!..

Внезапно ей почудилось, что сейчас он устремится вперед, к ней, схватит ее. Но он, странно дернувшись, ограничился тем, что молча забрался на свое сиденье. Затем с силой рванул рычаги; металл и огонь воспроизвели рев дракона, которому наступили на хвост, и машина рванулась с места, словно сойдя с ума, рыча и разбрасывая камни из-под колес.