— Захотят, конечно. Они же нас купили! Проблема в ребенке. Сначала я думала, что разберусь с этим. Мы с Верноном не занимались постельными делами, но он ничего отцу не сказал. Но когда Старый Лу начал осматривать наши простыни…
— Ты уже тогда знала?
— Ты же видела, как меня стошнило в ресторане. Я так испугалась. Я думала, что кто-нибудь поймет, в чем дело. Я думала, ты догадаешься.
Теперь я понимаю, что многие видели то, чего я в своей слепоте не замечала. Старуха, в чьем доме мы останавливались в первую ночь после того, как выехали из Шанхая, так заботилась о Мэй. Доктор в Ханчжоу был очень внимателен к ней и следил за тем, чтобы она высыпалась. Я ее
— Прости меня…
— Перл! Ты меня не слушаешь! Как нам теперь ехать в Лос-Анджелес? Ребенок не от моего мужа, и Старый Лу сразу это поймет.
День был тяжелым и длинным, и все это обрушилось слишком внезапно. Я ничего не ела, кроме миски
— Ты нарочно врала на слушании.
— Ребенок должен родиться на острове Ангела, — отвечает она.
Из нас двоих умной считаюсь я, но я не поспеваю за ходом ее мысли.
— Ты уже знала, что будешь врать, когда мы плыли в Сан-Франциско, — говорю я наконец. — Поэтому ты и не читала инструкцию. Ты не хотела отвечать правильно. Ты хотела остаться здесь.
— Не совсем так. Я надеялась, мне — нам — поможет Спенсер. Он обещал. Он сказал, что все устроит и нам не придется ехать в Лос-Анджелес. Он обманул меня. — Она пожимает плечами. — После того, что натворил папа, тебя это удивляет? Следующим моим вариантом было попасть сюда. Понимаешь? Если я рожу здесь, они никогда не узнают, что это мой ребенок.
— Они?
— Лу, — нетерпеливо говорит она. — Ребенка заберешь ты. Я отдам его тебе. Ты занималась с Сэмом постельными делами. Сроки почти совпадают.
Я вырываю свою ладонь из ее рук и отшатываюсь:
— Что ты имеешь в виду?
— Врачи сказали, что ты вряд ли сможешь иметь детей. Это могло бы спасти меня и помочь тебе.
Но я не хочу ребенка — ни сейчас, ни, возможно, в будущем. И я не хочу быть замужем — по крайней мере, не по сговору и не ради того, чтобы вернуть отцовские долги. Должен быть другой выход.
— Если ты не хочешь этого ребенка, отдай его миссионерам, — предлагаю я. — Они его возьмут. Все говорят об Обществе защиты китайских детей. Он будет жить отдельно от больных женщин.
— Перл! Это мой ребенок! Единственное, что нас связывает с родителями! Мы же дочери, на нас семейная линия обрывается. Мой сын мог бы стать началом новой ветви в Америке.
Естественно, мы предполагаем, что ребенок мужского пола. Как и все китайцы, мы не можем представить себе, что у нас родится кто-нибудь, кроме мальчика, который принесет в семью счастье и уверенность в том, что в загробном мире наши предки будут обеспечены всем необходимым. Тем не менее план Мэй просто не может сработать.
— Я не беременна и не смогу родить вместо тебя, — указываю я на очевидный факт.
Ответ Мэй снова показывает, что давно обдумывала этот план:
— Будешь носить крестьянскую одежду, я тебе купила. Под ней ничего не видно. Крестьянки никому не показывают свое тело — чтобы мужчины не смотрели и никто не узнал, что они ждут ребенка. Ты же не заметила, как у меня вырос живот? Потом, если понадобится, будешь подкладывать подушку. Да кто станет смотреть? Кому это интересно? Но нам понадобится пожить здесь еще.
— Сколько?
— Четыре месяца.
Я не знаю, что сказать и что нам делать. Она моя сестра, единственная, кто у меня остался, и я обещала маме, что позабочусь о ней. Поэтому я принимаю решение, которое повлияет на всю мою — и ее — дальнейшую жизнь:
— Хорошо. Так и сделаем.
Я так потрясена всем свалившимся на меня сегодня, что даже не догадываюсь поинтересоваться, как она собирается родить ребенка так, чтобы никто не заметил.