Девушки на войне

Смерть и голод давно похоронили воодушевление первых дней, породив в одних тупое смирение, в других — фанатизм смертников. Большинство же хотело одного — урвать побольше пока еще доступных удовольствий, забыться в неистовом веселье. Для этих мир снова обрел равновесие, хоть и призрачное: исчезли проклятые заставы, девушки снова стали девушками, мужчины — мужчинами. Жизнь текла своим чередом — напряженная, затравленная, отчаянная, но все-таки жизнь! Всего в ней хватало — и плохого, и хорошего, а уж трагизма — сверх всякой меры. Впрочем, трагическое было далеко — в убогих лагерях для беженцев, в отсыревших, загаженных, голодных и безоружных окопах переднего края.

Реджинальд Нванкво жил в Оверри. В тот день он надумал съездить в Нкверри — раздобыть чего-нибудь получше пайка. В ватиканской миссии «Каритас» в Оверри ему в последний раз выдали пару вяленых рыбешек да несколько банок мясных консервов и жуткой американской смеси под названием «Формула-2» — наверняка она предназначалась на корм животным! Ему давно казалось, что протестантов в католических раздаточных пунктах беспардонно обделяют. Вот он и отправился к старому приятелю, который теперь заведовал складом Всемирного совета христиан в Нкверри, чтобы выпросить у него риса, бобов и превосходного габонского гари[1].

Он выехал из Оверри в шесть утра, чтобы застать дружка на складе, тот никогда не задерживался там позднее половины девятого, чтобы не попасть под бомбежку. Нванкво повезло — склад ломился от продовольствия. В ту ночь все рейсы транспортных самолетов — они летали только по ночам — оказались удачными. Шофер Нванкво набивал багажник консервными банками, мешочками и пакетами, а голодная толпа, вечно околачивающаяся у склада, провожала каждый кулек злобными комментариями. «Война до победного конца», — съехидничал кто-то.

Нванкво поежился. Нет, выкрики этих людей, похожих на пугала, с торчащими из-под тряпья ребрами, не обижали его. Один вид изможденных лиц, ввалившихся глаз служил ему красноречивым укором. И было бы хуже, если б толпа не проронила ни слова, а лишь глазела молча, как таскают к его машине сгущенное молоко, яичный порошок, овсянку, консервы, треску. Настоящий пир во время чумы. Но что поделаешь? У него семья — жена и четверо детей, которые в дальней деревушке Огбу живут его пайком. Достаточно того, что он делится продуктами с шофером, Джонсоном, — у того то ли шестеро, то ли семеро детей, получает он десять фунтов в месяц, а плошка крупы на рынке стоит почти фунт. Всем не поможешь, делай что-нибудь для того, кто рядом, и на том спасибо!

На обратном пути им помахала с обочины молодая женщина. Он приказал водителю остановиться. Полчища пропыленных, усталых людей — военных и штатских — тут же обступили машину.

— Нет, нет, нет, — решительно твердил Нванкво. — Я остановился ради этой дамы. Колесо спускает, могу взять лишь одного человека. Извините!

— Сжалься, сынок! — завыла в отчаянии старуха, повиснув на дверце.

— Старая, жить надоело? — гаркнул водитель и рванул с места. Старуха упала в пыль. Нванкво раскрыл книгу и погрузился в чтение. Они проехали почти милю, а он даже не взглянул на попутчицу, пока та не решилась нарушить удручавшее ее молчание.

— Ох, как вы меня выручили! Спасибо.

— Не стоит. Куда вам нужно?

— В Оверри. Вы меня не узнали?

— Да, конечно. Ну и осел же я… Вы…

— Глэдис.

— Правильно, ополченка. Как вы изменились, Глэдис! И раньше были хоть куда, а теперь так просто королева красоты. Что поделываете?

— Работаю в Нефтяном управлении.

— Прекрасно!

«Не столько прекрасно, — подумал он про себя, — сколько прискорбно». На ней был высокий рыжий парик, роскошная юбка, блузка с глубоким вырезом. «Туфельки из Габона, должно быть, стоят уйму денег. Короче говоря, она на содержании у высокопоставленного господина, наживающегося на войне».

— Не в моих правилах кого-то подвозить, но ради вас я нарушил их.

— Вот как!

— Всех не увезешь. Лучше вообще никого не сажать, чтобы другим не было обидно. Несчастная старуха…

— Я думала, вы не откажете ей.

Он промолчал, отвернулся к окну, и Глэдис, решив, что он обиделся, сказала:

— Спасибо, что сделали исключение для меня.

— Он улыбнулся девушке, похлопал ее по колену.

— Что за дела у вас в Оверри?

— Еду в гости к подруге.

— Так-таки к подруге?

— Не верите? Подвезите меня к ее дому, и я вас познакомлю. Лишь бы она не уехала на уик-энд, тогда я пропала.

— Да ну?

— Если не застану ее, придется спать на мостовой.

— Молю бога, чтобы она уехала.

— Зачем же?

— Затем, чтобы предложить свое скромное пристанище. В чем дело?.. — Вопрос относился к водителю, который резко затормозил. Но ответа не требовалось — люди на дороге, задрав головы, глядели в небо. Все трое выскочили из машины и бросились к кустам. Но тревога оказалась ложной. В ясном, безоблачном небе ничего не было, кроме двух высоко парящих ястребов.

— Истребитель с бомбардировщиком, — сострил кто-то, и все с облегчением рассмеялись. Снова сели в машину, двинулись дальше.