Девушки на выданье. Бал дебютанток

В этих двух столь различных театральных постановках столь же различны и люди, оживляющие сцену: в Петербурге все – либо военные, либо чиновники, а цвет общества – придворные военные и придворные чиновники, все носят мундир, все стеснены и все куда-то спешат, кому-то хотят услужить, кому-то подчинены. Москва, наоборот, город величайшей свободы, безалаберности; здесь не любят стесняться, любя свои удобства. Это проявляется во всем: в пестроте толпы, в костюмах самых разнообразных фасонов и цветов, в устарелых дамских модах, в причудливой и своеобразной упряжке экипажей, в уличном шуме и движении. Здесь видишь, как на каждом шагу соприкасаются, сталкиваются и уживаются между собой Европа и Азия, цивилизация и варварство, прошедшее и настоящее, и образуют неразрывное сочетание, главной связью которого служит беспечность и величайшее добродушие этого суетливого и праздного населения. Москва – город полнейшего досуга. Здесь каждый живет для себя, согласно своему удобству, здесь мысль не тянется к единственному центру – ко двору, как в Петербурге. Я была поражена, что из многочисленных лиц, которых я видела у тети[202] в течение нескольких дней своего пребывания там, со мной никто почти не говорил ни о дворе, ни об императорской семье; мимоходом выразили желание, чтобы император приехал показать себя Москве, не высказывая, однако, при этом ни особой настойчивости, ни горечи. Эта свобода мысли и нравственная непринужденность, господствующие в Москве, создают в ней атмосферу, гораздо более благоприятную для, расцвета мысли и ума. Здесь встречаешь целую плеяду людей, выдающихся своими литературными трудами: Хомяков, Киреевские, Юрий Самарин, Аксаковы, Погодин, а в другом роде Чаадаев и Вигель, которого я видела у тети, ученые, как старик Снегирев, который имел любезность сопровождать меня в качестве чичероне при посещении соборов, Оружейной палаты, Патриаршей ризницы и дворца и объяснять мне все интересные вещи, которые я там видела…

Кроме моих многочисленных поездок для обозрения исторических достопримечательностей Москвы я с тетей и сестрой[203] сделала прелестную прогулку в Кунцево, владение, принадлежащее Нарышкиным, потомкам матери Петра I. Изумляешься, видя в нескольких верстах от столицы, почти у ворот города, парк, роскошная растительность которого носит отпечаток почти девственного леса. На протяжении нескольких верст – это овраги, заросшие густой чащей лип и вековых дубов, старых берез и огромных сосен. Ландышей в это время года там изобилие. Между тем дом владельца, прелестно расположенный, носит отпечаток запустения, находясь в печальном контрасте с красотой местности…

Другой раз мы ездили на Воробьевы горы любоваться великолепной панорамой, открывающейся с этих высот на Москву с ее бесчисленными колокольнями.

Наконец после пятидневного очень интересного, но весьма утомительного осмотра достопримечательностей я вернулась в Петербург очень довольная, но порядочно утомленная.

Портрет Петра Чаадаева.

А. Козина. 1840-е гг.

Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856 гг.) – русский философ и публицист, объявленный правительством сумасшедшим за свои сочинения, в которых резко критиковал действительность русской жизни. Его труды были запрещены к публикации в имперской России

13 мая.

В Москве я оставила за собой весну и привезла оттуда императрице целый ящик ландышей и сирени. В Царском я застала почти зиму, ледяной воздух, дожди и снег…

14 мая.

Из Кронштадта видели 13 английских судов, государь ездил их смотреть, но они уже удалились.

15 мая.

Телеграфное известие о сражении между передовыми частями, в котором мы потеряли две тысячи пятьсот человек. Неприятель, впрочем, был отбит с потерями.

17 мая.

Получено известие о взятии Керчи неприятелем, что отрезывает наше войско от главной линии снабжения.

18 мая.

Панихида по истечении 3 месяцев со дня смерти императора Николая. Я сопровождала императрицу в город и в крепость. Ее брат, принц Александр, уехал сегодня за границу.

19 мая.