Девушки на выданье. Бал дебютанток

Обед по случаю праздника гусарского полка, на котором я не присутствовала, так как оставалась со своей великой княжной. Я так счастлива, когда все беснуются, оставаться в нашей маленькой детской с девочкой, за нашими точно распределенными занятиями. Вечером у императрицы-матери был любительский спектакль. Первой шла маленькая пьеса в стиле рококо, но очень пикантная, в которой все актеры: Екатерина Адлерберг, Лиза Толстая, Трубецкой и Иван Голицын – очень плохо играли и с ужасающим французским акцентом. Один только Фредро играл хорошо. Но костюмы эпохи Людовика XV были красивы. Вторая же пьеса, в которой много пения, шла гораздо веселее. Фредро превзошел себя, Иван Толстой играл и пел очень хорошо, Кавелин в роли трактирщика – идеальный комик, Екатерина Адлерберг пела цыганкой и была действительно прелестна. Она делается другим человеком, когда поет, все ее существо преображается; из вульгарной и жеманной она становится грациозной и одухотворенной. Фрейлины в цыганских костюмах исполняли танцы. Было очень весело и красиво. Присутствовали и молодые великие князья, даже Владимир Александрович. Я собрала впечатления присутствовавших о вчерашнем сеансе. Здоровый скептицизм Горчакова меня несколько поколебал. Но у Бобринского был вид такой таинственный, такой рассеянный, он был так бледен и удручен, что можно было его самого принять за выходца из мира духов. Он мне сказал, что ему было очень страшно на последнем сеансе, а государь мне говорил, что он кричал и страшно бледнел при каждом прикосновении духа. Можно действительно опасаться, как бы это не повредило ему с его нервной и впечатлительной натурой.

7 ноября.

Очень печальный день. Мне пришлось лишить великую княжну сладкого, от чего у меня самой разрывалось сердце. Уже давно она отказывается есть всякого рода овощи, хотя кушает страшно много мяса; я считаю необходимым изменить эту наклонность исключительно к мясной пище. Поэтому вчера, когда она с большим упрямством отказывалась есть земляную грушу, я объявила, что сладкое блюдо не появится на столе. Бедная девочка заплакала, и, когда она бросилась мне на шею, прося прощения, мне трудно было не счесть себя жестоким чудовищем и не велеть подать сладкого, а это подорвало бы мой авторитет…

Сегодня вечером государыня была опять у императрицы-матери, где Гримм читал свой бесконечный роман. Этому интересному занятию посвящаются три вечера в неделю, которые можно было бы употребить на то, чтобы многое прочесть из русской литературы или повидать умных людей. Я знаю, что императрица смертельно скучает на этом чтении, но она делает это из принципа и из чувства долга, как она вообще употребляет всю свою силу воли и свою энергию на то, чтобы снизить себя до ничтожества окружающего ее уровня. Это, может быть, очень возвышенно, но до сих пор я не вижу, чтобы это принесло пользу обществу и стране. Императрица удивительно заботлива, полна уважения и почтения к своей belle-mère[225], но я иногда спрашиваю себя, не лучше ли она сделала, если бы противопоставила свои серьезные вкусы и умственные интересы фривольным и рутинным обычаям старого двора и настояла на своем: имеет ли она право, будучи женщиной выдающейся, постоянно позволять себя затирать тем, кто ее совершенно не стоит?..

Екатерина Николаевна Адлерберг (урожденная Полтавцева; 1821–1910 гг.) – фрейлина, жена министра императорского двора и уделов А. В. Адлерберга, кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (1866 г.) и ордена Красного креста I степени, статс-дама двора (1872 г.)

9 декабря.

Я надолго прервала свой дневник. По возвращении в город я так плохо себя чувствовала, что с большим трудом исполняла свои обязанности и всегда приходила в свою комнату такой усталой и разбитой, что совершенно была не способна ни к чему. Мы возвратились в город 23 ноября в три часа дня. Государь и государыня спустились в новые покои великой княжны, где священник уже ждал царскую семью, чтобы отслужить молебен по случаю переезда. В этот час было почти темно, день был пасмурный и дождливый и бросал мрачную тень на все предметы. Мое первое впечатление при входе в новое помещение – было чувство грусти и сжимание сердца, не покидавшие меня в течение многих дней. Это первое впечатление было так сильно, что я приняла бы его за дурное предзнаменование, если бы я не знала, до какой степени обманчивы подобные впечатления…

22 декабря.