Девушки после пятидесяти

– Все живы? – на всякий случай поинтересовалась Ольга, стаскивая с Вероники пуховик вишневого цвета, отороченный таким же вишневым мехом, и прошитый витиеватым вишневым шнуром. Пуховик был добротный, но на взгляд Ольги совершенно бабский. Для настоящих пенсионеров. Ну, тех, которые, сами понимаете, совсем уже не девушки, а скорее пожилые женщины, практически бабульки.

Вероника кивнула, всхлипнула и плюхнулась на скамейку в прихожей. Ольга повесила пуховик в шкаф и кинула в сторону Вероники тапки. Тапки аккуратно приземлились той на круглые пухлые коленки. Не ко времени Ольга подумала, что Элина тысячу раз права, Вероника себя распустила, практический став той самой коровой. Правда, толстой, а никак не старой.

Вероника, продолжая всхлипывать, сняла полусапожки и надела тапки. Ольга проследила взглядом за этими полусапожками и тяжело вздохнула. Как же бабы с толстыми ногами любят эти уродские полусапожки. Понятно, что не во всякое голенище можно ногу втиснуть, но есть же ботинки какие-нибудь, в конце концов, или боты вовсе без голенища. Нет им обязательно надо напялить нечто, что будет укорачивать и зрительно утолщать и без того толстые ноги. Для себя Ольга давно решила, что если и есть в мире что-то под названием «прощай молодость», то это именно такие полусапожки. Не обращая внимания на всхлипы Вероники, она прошла в гостиную и занялась приготовлением кофе. Вскоре по квартире поплыл одуряющий аромат. На аромат в гостиную подтянулась и Вероника. Она уселась за круглый обеденный стол и уставилась в пространство. Ольга поставила перед ней чашку, а сама села напротив.

– Ну? – спросила она, отхлебнув кофе. Кофе удался. Сахарницу Ольга не стала ставить на стол из принципа. Во-первых, сахар убивал вкус кофе, а во-вторых, коровам молодым или старым он был категорически противопоказан.

Вероника всхлипнула.

– Это понятно, – согласилась с ней Ольга. – Ты пей, а то остынет. Где твой телефон?

Вопрос был совершенно закономерен, так как приличные люди не ломятся по утрам в квартиры к подругам, предварительно не позвонив по телефону. Вероника встрепенулась, глаза её забегали.

– Это тоже понятно. – Ольга взяла свой мобильный и нажала на кнопку вызова номера Вероники. В трубке послышались длинные гудки, однако признаков присутствия телефона в квартире у Ольги не обнаружилось. Ольга нажала отбой и вопросительно уставилась на подругу.

– Дома, наверное, забыла, – голосом умирающего лебедя сообщила Вероника. Конечно, Ольга никогда не слышала, как разговаривают умирающие лебеди, но представляла, что именно так. Во всяком случае, весь вид Вероники соответствовал печальной музыке Сен-Санса. Ну, знаете, где лебедь умирает, а музыка плачет о несчастном. Вероника, правда, плакала о себе сама без помощи Сен-Санса.

– Уже хорошо, главное, что в магазине где-нибудь не оставила.

– Не, я сразу к тебе рванула.

– Ну, я так и поняла. – Ольга пожала плечами.

– Мои на третьего пошли, – замогильным голосом произнесла Вероника и отхлебнула кофе. Из глаз её заструились слезы. Они крупными каплями стали плюхаться в чашку.

Ольга не совсем поняла, о чем речь, но сообразила, что дело серьезное, поэтому достала из буфета большую шоколадину и положила её перед Вероникой. Потом крякнула и достала из холодильника заначку – зефир в шоколаде. При виде зефира и шоколада глаза Вероники прояснились, взгляд стал осмысленным. Она сунула зефирину в рот, отхлебнула кофе и матюгнулась.

«Лебедь выздоравливает», – подумала Ольга.

– Двоих им мало! Они, видишь ли, третьего хотят! Этот козел на моем «матисе», оказывается, деньги зарабатывает! Пиццу развозит. Представляешь, это ведь очень выгодно! И времени свободного вагон! Оль, ну как тут третьего не завести?!!!

Ольга открыла, было, рот, но ничего не сказала, а взяла зефирину и откусила приличный кусок.

– Предпримальник хренов! Он даже не знает, что собой амортизация этого «матиса» представляет, он и слова-то такого «амортизация» не знает. И дура эта ни дня в своей жизни не работала! А я, видишь ли, не радуюсь. Не радуюсь я, что она опять беременна! И Гришка, дурак, со своего дивана, мол, чего это я так расстраиваюсь! Оль, чего я расстраиваюсь?

– Ну ты расстраиваешься, что тебе пятьдесят два, ты старая корова, а на твоей шее уселось пятеро человек, да еще хотят шестого подсадить.

– Именно! – Вероника вскочила и пошла вокруг стала. – Сколько ты говорила, у вас консьерж зарабатывает?

– Тысяч двадцать. Ну, это раньше, сейчас не знаю. Может и больше.

– Вот! А мы лучше на диване будем за двенадцать тысяч в месяц страдать по поводу развала советской науки. Науку советскую уже сто лет назад развалили, а мы все страдаем и думаем, как бы нам с нашими дипломами и степенями из научных сотрудников лаборатории исследовательского института «не пойми чего» директором устроиться. А лучше сразу министром!