Девушки с неба

Странным и безрадостным был ужин в этот первый день нашего приезда. Дедушка выпил чай и сразу же ушел в свою библиотеку. Тетушка не взяла в рот ни кусочка, а нас насильно заставляла есть все те вкусные вещи, которые она приготовила к нашему приезду.

Потом Мари уединилась в комнате с мамой, и они долго разговаривали. Нас они к себе не впустили. После разговора с Мари мама успокоилась и была нежной с нами, как всегда.

Нас отправили спать необычно рано. Мы сопротивлялись, но стоило лечь под одеяла — сразу же уснули. Я думаю, нас усыпили запахи букетов лекарственных трав, которые собирала Мари, свежего льняного белья и всего этого милого домашнего мира, который всегда радовал и успокаивал.

Разбудило меня восклицание сестры. Она сидела на постели и сжимала рукой пальцы ног.

— Ты слышал? — спросила она.

— Что?

— Ну, выстрел.

— Тебе приснилось, — ответил я.

На дворе была тихая ночь.

— Слышишь, как тихо, — сказал я.

— Нет, — ответила сестра. — Я знаю, что слыхала выстрел.

— Какой выстрел?

— Из ружья.

Я хотел уже высмеять ее, но вдруг во дворе послышались голоса. Выглянул в окно.

— Что там? — спросила сестра.

— Никого не видно.

Ночь была светлой, как всегда перед Ивановым днем.

И тут раздался выстрел.

Мы страшно испугались.

— Ну, видишь, — зашептала моя сестра плаксиво. — Разве я не говорила?

Затем мы услышали причитания тетушки. Она воскликнула:

— Господи помилуй! Он все еще жив.

Мы выскочили из постелей и бросились бежать через комнаты на звук голосов.

Во дворе перед конурой Рекса стоял чужой мужчина с охотничьим ружьем. Он был растерян и, казалось, сам не верил собственным словам, когда сказал:

— Теперь он обязательно околеет.

Рекса не было видно, чернело только отверстие конуры. Никто не заметил нас, настолько все были взволнованы.

Вдруг из конуры показалась голова Рекса. Потом лапы. Изо рта его струилась кровь. Он беспомощно пытался выбраться из будки и недоуменно смотрел на нас, в его глазах не было ни малейшего упрека. Тетушка стала громко плакать, мама дрожала всем телом, держа у рта сжатую в кулак руку. Дедушка дышал часто и со свистом.

Незнакомому мужчине было очень неловко. Он тихонько ругался себе под нос и сетовал на упорство пса, на то, что это еще молодое и сильное животное. Затем он вновь прицелился. Раздался выстрел.

Рекс взвизгнул и скрылся в будке.

— Вот и порядок, — сказал мужчина радостно, потому что ему было ужасно стыдно — ведь он не справился с одного выстрела. Но стоило ему произнести эти слова, голова Рекса снова показалась из конуры.

Мужчина зло выругался. И снова выпалил в Рекса. У меня потемнело в глазах, я понял, что падаю, ноги не держали меня. Сестра моя кричала. Не сопротивляясь, мы дали отвести себя в комнату и уложить в постели.

Я натянул одеяло на голову и, когда мама попыталась меня утешить, отбивался руками и ногами. Словно сошел с ума.

— Зачем вы убили Рекса! — вопил я.

Но с Рексом все никак не могли покончить. Он получил еще два заряда, как рассказывала потом, плача, Мари. Пес высунул голову из будки и долго тяжело дышал, глядя молча, с болью и недоумением.

Все были потрясены, мать заламывала руки и все время восклицала: «Ох, господи, господи!» Тетушка бегала из комнаты во двор и со двора в комнату, потому что ей тяжело было смотреть, как убивают Рекса, но и не смотреть она тоже не могла.

Я ничего не мог понять — ведь это убийство происходило по их желанию и с их ведома. Дедушка позже объяснял, что ему хотелось помочь своей сестре, которая так много мучилась с псом. И Мари желала облегчить псу страдания, ей было невыносимо смотреть, как Рекс покрывался язвами. Не мог же дедушка предположить, что этот дурак с ружьем станет стрелять в собаку дробью. Пуля покончила бы с ним одним разом.

Убили, потому что у каждого была на это причина.

Я запихал в рот край простыни, отбрыкивался от утешителей. Мама стояла с чашкой сахарной воды в руках и дрожала. Мне вдруг стало жаль ее, и я заплакал. Это принесло облегчение.

— А где Мээта? — спросил я. Оказалось, что дедушка отнес мою сестру в библиотеку и держал ее на руках.

Мою грудь словно кто-то истоптал ногами, она стала такой чувствительной, что даже прикосновение рубашки было болезненным. Я не понимал: ведь все были добрыми людьми, все причитали и плакали, были крайне огорчены из-за того, что случилось. Но ведь именно они сами велели убить пса.

Мне было тогда восемь лет, и я наивно подумал, что в мире нет ничего страшнее и подлее того, что я увидел и узнал о людях той ночью.

6

В Риме стояла очень теплая погода. Я с завистью смотрела на встречного монаха в сандалиях, шедшего по площади Алтаре делла Патрия, и на скульптуры фонтана Треви в освежающих брызгах воды. Целый день меня одолевало желание сунуть ноги в воду фонтана Треви, сквозь которую поблескивали лежащие на дне монеты. Те туристы, кто искал себе спутника или спутницу жизни, бросали туда две лиры, а желающие развестись — три.

Я ничего не бросила. Ведь для этого потребовалось бы на что-то решиться, а я не была в состоянии видеть дальше того, что есть.