Девушки с неба

Номера дома мы не знали. Пришлось пройти от дома к дому всю улицу. Мы взбирались по лестницам, двигались на ощупь в темных подъездах, искали входы со двора, беспокоили многих людей. Вечер был туманным. Накрапывал мелкий дождичек. Ноги промокли.

Мы нашли художника.

Он жил в мансарде старого деревянного дома. Когда мы пришли, они сидели перед топящейся печью. Парень и его жена. Она так и осталась сидеть на полу.

Пока Мяртэн говорил, я обежала глазами жилище. Обоев не было. Стены были обиты упаковочной бумагой, на которой они нарисовали сангиной буйвола и упавшего бизона. Как пещерные жители каменного века. Медный кофейник со вмятиной был переделан в лампу, под ней стояло кресло-качалка. В изголовье и в изножье деревянной кровати и на комоде были написаны голуби, державшие в клювах умилительные веночки из цветов. В углу комнаты стоял вертящийся на ножке манекен с узкой талией и высокой грудью. Разумеется, он не имел практического назначения. Он стоял здесь ради шутки. Как символ убогости комнаты. И все это вместе было чердачной рухлядью, приправленной идиллией и остроумием.

У меня от восхищения перехватило дух. Я завидовала им. Желала сама жить точно так же. С этим парнем, с которым пришла сюда.

Ученик художественного училища очень разволновался. Он явно хотел принять предложение, но что-то его останавливало. Наконец он надел пиджак и согласился идти с нами. Но тогда его молодая жена поднялась с пола и запретила ему:

— Никуда ты не пойдешь. Они и без тебя справятся.

Художник с неловкой улыбкой отступления крутил пальцами пуговицу пиджака. Его жена подошла к окну и, повернувшись к нам спиной, смотрела на дождливую улицу. Это показалось нам весьма невежливым. Художник беспомощно пожимал плечами. Мы ушли.

Но он вышел с нами на лестничную площадку и просил не сердиться. И правильно понять его положение.

— Она против того, что я занимаюсь политикой, — сказал он тихо, чтобы женщина в комнате не услыхала. — Мы недавно поженились. Мне бы не хотелось с нею ссориться.

Он спустился следом за нами еще на несколько ступенек и пообещал:

— Я приду завтра и сделаю все, что надо. Но она не должна об этом знать.

— Прощай, — холодно ответил Мяртэн. — Не надо приходить. Живи счастливо! — И потянул меня за руку прочь.

На улице я остановилась.

— Почему вы сказали ему так? Ведь он пришел бы. Вы же сами перед тем говорили, что сейчас необходим каждый человек.

Мяртэн хмуро признался:

— Да. Это у меня сорвалось.

Мы шагали по вечерним улицам, освещенным газовыми фонарями. Продолжал моросить дождь. Из-за высоких оград под ноги и в лужи падали кленовые листья. И Мяртэн вдруг взял меня под руку.

О дальнейшей судьбе того парня из художественного училища я услыхала после войны.

Когда война кончилась, он демобилизовался из Советской Армии и вернулся домой, жена выставила ему за дверь узел. Костюм, рубашки и туфли. Она великодушно сохранила их. Ведь она могла во время оккупации выменять на них для себя продукты.

После того вечера я беспокойно бродила по тем улицам, которые напоминали мне о дожде, падающих кленовых листьях… и в итоге означали лишь одно: Мяртэн.

И он признался, что тоже сходил с ума. Я спросила, бродил ли он тогда по улицам, надеясь встретить меня. Но Мяртэн сказал:

— Нет. По вечерам у нас были комсомольские собрания.

Его признание разочаровало меня.

Затем мы долго не виделись. Пока вновь не встретились в новогоднюю ночь. И потом уже встречались каждый день.

Кто из нас прав? Константин считал, что жизнь — ничто, если нечего вспоминать. Меня же начинало тяготить прошлое. Каждый раз во время генеральной уборки квартиры моя мать безжалостно выбрасывала какое-нибудь старье. Она терпеть не могла накопления вещей, отживших свое. А я пронесла с собой через всю жизнь даже нашу давно не существующую желтую печь. Выражение лиц, фразы, голоса и взгляды.

Позади «Коммодоре» продавали рыбу. Совершенно неизвестных мне морских тварей. С выпученными глазами, мордами хищников, с туловищами, покрытыми слизью. Они лежали прямо на земле у самых носков моих туфель — острозубые рты раскрыты — и вздрагивали, задыхаясь. Странно, что в некоторых случаях даже воздух может быть противопоказан жизни.

Проходя мимо киоска, я не смогла удержаться от соблазна и купила еще одну лимонную ветку. И почтовую открытку с видом Неаполя, морем и Везувием. Намеревалась послать ее Хейнике. Надеялась, что она получит ее как раз ко дню рождения. Везувий соответствовал ее ежегодному настроению в день рождения.

Хейнике исполнится сорок девять.

Можно было предполагать, что и этот день рождения сложится как прежние. Никого не надо приглашать, все придут сами. Будут есть то, что сами же принесут.

Хейнике была беззаботна, как птица, и если она догадывалась купить к своему дню рождения в магазине хотя бы килограмм холодца и хлеб, это считалось уже большим достижением. Кофе стоял на плите в большой кастрюле, потому что у кофейника уже несколько лет назад отвалилась ручка.