Девушки Сергея Пухова

- Не поможет, ты не верующий. Настоящее имя моё тебе не выговорить, оно длинное, из шестьсот шестидесяти шести букв. Начинается - Тихонафиганаху… а кончается - ва-а-зелин. Тебе оно ни к чему. Потому зови меня Тихон, если хочешь. Будем знакомы. Я, как ты догадался, настоящий чёрт, исчадье Ада, Заслуженный Адский Чёрт. У нас тоже есть звания. Дальний родственник самого Люцифера. В триллионном колене. Можешь потрогать.

Жёлтый Чёрт снял петлю с его шеи, наклонил голову, и Пухов машинально дёрнул правый прямой рог. Маленький рожок был мягким, податливым, тёплым, пульсирующим, совсем не чертовским.

- Съёмные. А какие ты представлял?

- Я никакие не представлял, - ответил Пухов, вытирая ладонь о диван. - А почему ты жёлтый?

- Я очень пожилой чёрт. Люди седеют, а мы, черти, желтеем. Чертовски оригинально.

В лапе жёлтого Чёрта нарисовался округлый портфель, саквояж, кажется, Пухов в таком старье не разбирался, к дивану от кресел в углу подъехал журнальный столик, а на столике установились, вылетев из носильной клади и глухо звякнув, гранёные стаканы и бутылка водки с интересной наклейкой на прозрачном стекле, какой Пухов никогда не видел.

- Походный набор. Ну-с… больной, будем лечиться.

- Я завязал, - сказал Пухов.

- Что завязано - развяжем, что потеряно - то потеряно, а чему быть - тому непременно быть. Стоит захотеть. Тебе нужно.

Чёрт разлил водку до краёв и протянул стакан Пухову.

- Ах да, совсем вылетело… Закуска. Хлебушек бородинский, селёдочка атлантическая, маслице вологодское, настоящее, колбаска докторская из пятидесятых годов… Или любительская?..

- Докторская, - глотнув слюну, ответил Пухов.

- Сегодня всё, что пожелаешь.

Узкий рот Чёрта растянулся в улыбке, красные глаза в тёмных впадинах загорелись бирюзовым цветом. На столике образовались две вилки, столовый ножик с белой рукояткой, тарелочки, всё из кухонного буфета, с бородинским, нарезанным крупными ломтями, нарезанная, уже без костей, жирная блестящая селёдочка, толстые кольца лука, жёлтое масло на блюдечке в каплях влаги и ошеломительно пахнущие круги розовой колбасы.

- Хорошую водку делали раньше в Рассее, - сказал чёрт Тихон, выдохнув голубое пламя изо рта. - Ты закусывай, закусывай. Решил поработать ангелом. Твой куда-то девался.

Чёрт Тихон, чавкая, умял селёдку, сожрал весь лук, почти всю колбасу, измазал кусок бородинского тонким слоем вологодского масла и, икая, откинулся на спинку дивана.

- Много жирного избегаю. Чаю?

- Не… - отказался Пухов, быстро добирая колбаску.

- А я цейлонского заварю.

На столике возник заварочный чайник, две цветастые чашки, опять же из кухонного буфета, а в чашках чужие серебряные ложки. Чёрт Тихон налил в обе чашки ароматного напитка и, смачно присёрбывая, зажевал бутерброд.

- Время детское. Добавим?

- Не, извини, - ответил Пухов, утомлённый самым ужасным вечером в жизни. - Я спать. Завтра с утра пойду на работу, извиняться, сегодня прогулял. Отчего преференция? На фига я тебе сдался?

- Темнить не буду, - сказал Чёрт, заделывая себе второй, а потом и третий бородинский масляный бутерброд уже с толстым слоем масла. - Хрен меня знает, на фига. Пролетаю мимо балкона и вижу картину. Чертям тоже свойственно милосердие. Иногда.

Чёрт Тихон слопал бутерброды, выхлебал чай из обеих чашек и заводил когтями по краю чашек, отчего в комнате возник звенящий звук, а торшер мигнул и на улице завизжала сигнализация.

- Что пишешь, это хорошо, а что себя потерял, то, конечно, плохо. Зря институт бросил. Душу требовать не буду, ваших душ у нас полно, не знаем куда трамбовать, весь Ад забит. А вообще, Серёга, скажу я тебе, хороший ты парень, но немного дурак. Преференция тебе оттого, что каждому Заслуженному Адскому Чёрту дозволено раз в год доброе дело. Шевельнулось во мне. Сделаю подарок и скажу всего три цифры, чтобы совсем не разбаловать. Комбинация такая: тройка, семёрка, туз. Дотумкаешь и будет тебе начальное счастье. В среду, всё предопределено. Спасибо за компанию. Не так страшен чёрт, как его малюют. Спи, Серёга, я дальше полетел. Крестник…

С этими последними словами Чёрт дотронулся до лба Пухова когтистой лапой и тот опрокинулся на диван как подкошенный, уснул крепким сном и спал без сновидений до утра, а утром проснувшись с головной болью, стал вспоминать: было - не было, не было, или было. Люстра на потолке, кусок верёвки на полу, во рту как кошки… едко ходили, запах в комнате перегарный, но в комнате чисто, никаких следов, кроме верёвки и чужих серебряных ложек на столике у кресел.