Девушки сирени

Я выбрала из кучи картин в рамках ту, на которой были изображены две коровы на выпасе. Хорошая работа, может даже шедевр. Традиционное немецкое искусство. Именно такое одобряет Министерство пропаганды, что-то в этом роде обязана иметь дома каждая культурная женщина.

– Как тебе, мама?

Мама показала пальцем на коров и рассмеялась.

– О, да это же ты, телушка.

Телушка – прозвище, которое дала мне мама. Маленькая коровка. Я напоминала ей коричневую корову, что была у нее в детстве. Конечно, я давно смирилась с тем, что никогда не стану такой же изящной, как мама, и настоящей блондинкой тоже, но прозвище по-прежнему задевало.

– Не называй так Герту, – одернул ее папа. – Ни одна девушка не заслуживает того, чтобы ее называли коровой.

Всегда приятно почувствовать поддержку отца, даже если он правонарушитель, слушает иностранное радио и читает все иностранные газеты, какие только может достать.

Я выбрала две картины и отложила их в нашу кучку.

– Куда отправили хозяев всех этих вещей? – спросила я, хотя уже имела общее представление.

– Думаю, в концлагерь, – отозвалась мама. – Они сами виноваты. Могли же уехать. В Англию, например. Они не работают, в этом вся проблема.

– Евреи работают, – возразил отец.

– Да, разумеется, но кем? Адвокатами? Это не настоящая работа. Они владеют фабриками, но работают ли они? Нет. Я лучше буду вкалывать в десяти местах, чем стану работать на евреев.

Мама достала из кучи вещей мужской халат.

– Антон, как тебе такой?

Нам с отцом было совсем не обязательно искать на рукаве халата вышитую серебряной нитью букву «К», мы и без того знали, кто был его прошлым хозяином.

– Нет, благодарю, – отказался отец, и мама пошла дальше осматривать выставленные на распродажу вещи.

– Ты уверен? – Я взяла халат и протянула его отцу. – Красивая вещь.

Папа отступил от меня на шаг:

– Герта, что с тобой случилось? Куда подевалась моя девочка с добрым сердцем, девочка, которая первой вызывалась собирать пожертвования для нуждающихся? У Каца ты могла бы многому научиться.

– Я не изменилась.

Отец, очевидно, не поддерживал меня и даже не очень-то любил, но не было необходимости демонстрировать это прилюдно.

– Кац сопереживал людям. Доктор без любви в сердце превращается в бездушную машину.

– Разумеется, я сопереживаю людям. Ты хоть знаешь, каково это – изменить жизнь человека вот этими руками?

– При Гитлере ты никогда не станешь хирургом. Неужели ты этого не понимаешь? Вы, нынешние молодые, такие упрямые.

Неприятно это признавать, но папа был прав в вопросе моей перспективы стать хирургом. Я оказалась одной из немногих женщин в институте, кому повезло изучать пусть не хирургию, но дерматологию, а также пройти базовый курс по хирургии.

– Мы все должны чем-то пожертвовать, но Германия изменилась благодаря нашему поколению. Вы нам оставили бедную страну.

– Гитлер несет погибель нам всем, он просто берет то, что хочет…

– Тише, отец.

Вести такие разговоры при людях было крайне опасно. Отец даже отпускал шутки в адрес наших партийных лидеров.

– Гитлер – наша надежда. Очень скоро он избавится от трущоб. И он должен завоевывать новые территории. Германия не может процветать без расширения своих границ. Никто не вернет добровольно земли, которые мы потеряли.

Многие родители опасались вступать в конфронтацию со своими детьми, но не мой отец.

– Он уничтожает Германию ради своих амбиций.

– Эта война закончится через несколько недель. Вот увидишь.

Отец лишь рукой махнул.

– Ступай домой и отдохни перед ужином, – посоветовала я ему.

Отец побрел с площади, едва не натыкаясь на людей. Ему надо было прилечь и немного поспать. Рак одолел его тело. Мог бы Кац облегчить его страдания? Думать об этом – пустая трата времени. Я занялась поиском книг по медицине.

Спустя какое-то время ко мне быстро подошла мама.

– Я нашла розовое мыло… и тостер.

– Мама, тебя отец не беспокоит? На него в любой момент могут донести. Я это чувствую.

Оба моих родителя были чистокровными немцами и могли проследить свою родословную до середины восемнадцатого века, но отец при этом не желал скрывать свое негативное отношение к партии. Он продолжал вывешивать в окне с фасада традиционный полосатый флаг Германии рядом с маминым новым красным флагом партии. Правда, мама всегда перевешивала его в боковое окно. Никто не обращал внимания на папин флаг среди множества флагов со свастикой, но это было делом времени.

– Да, Герта, feind hirt mitt, – согласилась мама. – Враг не дремлет. – Она притянула меня к себе. – Не думай об этом, коровка. Сосредоточься на работе.

– Для меня доступна только дерматология…

Мама крепче сжала мою руку:

– Прекрати сейчас же. Скоро ты будешь работать с самыми лучшими специалистами. Ты сможешь всего добиться.

– Надо как-то укоротить отца.

Мама посмотрела в сторону.

– Что скажут люди, если мы принесем эти вещи в дом? – Она кивнула на тостер, который держала в руке.